Женщину аккуратно перевернули на спину. Вокруг толпились
любопытные: пара путейских рабочих, бабка, всегда, зимой и летом, торгующая
возле шлагбаума семечками, и пара вездесущих подростков. Наверху, там, где
пролегала дорожка к станции, сгрудились люди, шедшие на электричку. Вид близкой
смерти всегда привлекает зевак, но на этот раз толпа оказалась разочарованной.
Доктор безапелляционно заявил:
– Жива, даже не ранена, но в шоке. Кладите ее, ребята, на
носилки, в больницу повезем.
Вернее сказать: понесем. Больница тут же, в ста метрах от
переезда.
– Дарья Ивановна, – тронул меня за плечо Юрий, – у вас кровь
на лице, пойдемте с нами.
Я провела рукой по щекам – действительно. Пришлось
отправиться с медиками. Ноги стали какими-то тяжелыми, а тело, казалось, весит
больше ста килограммов.
В приемном покое меня затрясло. Молоденькая медсестра с
сочувствием поднесла мне стаканчик с остропахнущей коричневой жидкостью.
– Выпейте, успокойтесь.
– Просто замерзла, – пояснила я, стаскивая абсолютно мокрые
сапожки. – Можно от вас позвонить домой?
Мне разрешили приблизиться к аппарату.
– Через пятнадцать минут буду, – пообещала Ольга, – только
волосы высушу, извини, в ванной сижу.
Потом появился хирург, осмотрел и успокоил. Ничего
особенного, слегка разбита губа.
– Небось когда бабенку из-под колес выдергивали, налетели
лицом на ее плечо, – предположил доктор, – и расшиблись. Ерунда, из губы всегда
море крови выливается.
– Как она? – Я осторожно ощупывала языком зубы.
Так и есть, передний клык, давно не собственный, а просто
металлокерамика на штифте, угрожающе покачивался. Понимая, что предстоит визит
к стоматологу, я приуныла. Если чего и боюсь, так это бормашины.
– Положили в палату, – врач подошел к раковине.
Нет, все-таки у эскулапов странная манера, мыть руки не до
того, как осмотреть больного, а после, словно из брезгливости.
– Знаете ее? – спросил доктор.
Я покачала головой.
– Она в сознании?
– Да, – сказал доктор, – только молчит и не отвечает на
вопросы. Шок. Вызвал невропатолога.
Тут дверь распахнулась, и всунулась треугольная мордочка,
украшенная крупными круглыми очками.
– Вы спасли женщину? – спросила маленькая, похожая на белку
докторица. – Пойдемте со мной. Отчего-то она не желает называть свою фамилию, –
сообщила невропатолог. – Надеюсь, увидит вас и разговорится. Спросите имя,
адрес… Ну, в общем, паспортные данные.
– Может, ей плохо? – осторожно осведомилась я.
– Да нет, – отмахнулась молоденькая специалистка, – небось
боится, что милицию вызовут и за хулиганство накажут. Виданное ли дело, на
путях ворон считать…
– Как у нее со слухом? – продолжала интересоваться я, пока
мы пешком лезли на четвертый этаж. – И не говорит, и поезда не заметила, вдруг
глухонемая?
– Ха, – дернула головой девица, очевидно, только в прошлом
году закончившая институт. – Видали мы таких, просто безобразница, хорошо еще,
что не пьяная.
Она с размаху открыла дверь и впихнула меня в палату. В
крохотной комнатенке три кровати, но больная только одна, та самая спасенная
женщина. Сейчас я разглядела, что у нее красивое, как говорят, породистое лицо.
Тонкий аристократический нос, аккуратный подбородок, четко очерченный рот и
словно нарисованные полукружья бровей. Хороши и волосы, густые, черные, то ли
вьющиеся от природы, то ли дама оставила в парикмахерской целое состояние,
добиваясь такого естественного крупного завитка.
– Как самочувствие? – тихонько поинтересовалась я.
Женщина даже не пошевельнулась, но по слегка дрогнувшим
векам я поняла: слышит великолепно, просто не желает вступать в контакт.
– Не имею никакого отношения к милиции. Шла мимо и увидела,
как вы стоите на рельсах…
Дама упорно хранила молчание. Странно все-таки. Полагается
хотя бы сказать спасибо, но спасенная жертва, как видно, не собирается выражать
благодарность.
– Скажите, как вас зовут? – продолжала я настаивать.
Губы даже не дрогнули.
– Родственники, наверное, волнуются, – решила я подъехать с
другой стороны.
Ноль эмоций. Пострадавшая явно нуждается во врачебной
помощи, но не девчонки-невропатолога, а классного психиатра. Поняв бесплодность
попыток, я вздохнула и пошла к двери.
– Стой, – раздалось за спиной.
Я машинально обернулась на грубый окрик. Прямо мне в лицо
глядели огромные, черные, словно лужицы блестящего дегтя, глаза. В них горела
прямо-таки фанатичная ненависть. Наверное, с таким выражением люди бросаются
под вражеские танки или закрывают собой дуло пулемета.
– Зачем ты меня спасла? – медленно, с расстановкой прошипела
дама. – Кто тебя просил?!
Я не нашлась, что ответить.
– Убирайся вон! – срываясь на крик, выпалила безумная. Глаза
ее стали еще больше, казалось, в них полыхает пламя.
Я невольно попятилась к двери.
– Вон! – продолжала пострадавшая. – Проклинаю тебя! Влезла
со своим сочувствием, чтоб ты сдохла!
Я выскочила в коридор – никого. Надо рассказать доктору,
пусть приглядит за ней. Но врач осматривал плачущего ребенка, держащего на весу
явно поломанную руку.
– Ладно, ладно, – отмахнулся эскулап, – потом подойду к этой
психопатке, а вы езжайте домой, там за вами пришли.
Я вышла во двор и увидела красный «Фольксваген». Ольга
выглянула в окно.
– Ну ни на минуту нельзя тебя отпускать, – рассердилась она,
– сразу в историю попадаешь, залезай!
Я молча подошла к автомобилю. В голове гудело. Ну кто просил
меня вмешиваться! Пожалела дуру! Теперь вот болит рассеченная губа, качается
недавно сделанный зуб и полностью испорчено настроение. Женщина явно
сумасшедшая и совершенно не способна трезво оценить ситуацию.
– Гляди, гляди, – охнула вдруг Зайка, выскакивая из
«Фольксвагена».
