На строительство этого мифического бункера и шли, по
утверждению Николая, все средства. «Путники» ни разу не видели стройку:
местонахождение ее, чтобы случайно не узнали враги, держалось в секрете.
Сооружение возводили иностранные рабочие, не говорящие на русском языке.
Николай часто ездил инспектировать строительство и постоянно
рассказывал о трудностях: то никак не получалась автономная электростанция, то
возникали неприятности с отоплением…
– Нет никакого убежища, – сообщила Света. – Да очнись
наконец и прекрати хотя бы пить эту гадость перед молениями.
– Как?
– Просто, прикрепи на булавке под платьем крепкий пакет и
выливай туда.
Мила послушалась и тоже стала постепенно приходить в себя.
Света же жила пока на положении «богородицы». Побег наметили дней за десять до
родов.
– А вдруг не справишься одна с ребенком, – опасалась Мила, –
я-то к тебе не приеду, могут проследить!
– Бабушка у меня есть, Марья Сергеевна, в Нагорье живет,
никто про нее не знает. Когда обряд посвящения проходила – сказала, что
родители умерли, никто о других родственниках и не спросил.
Мила внезапно сообразила, что почти все члены секты – люди
одинокие. Сама она воспитывалась в детдоме, у Светы отец и мать погибли, у
других тоже с родичами произошли какие-то несчастья. «Путники» оказались никому
не нужны, никто не волновался об их судьбах: ни родители, ни супруги.
Побег удался. Роды приняла на дому знакомая врач-акушер.
Девочка появилась на свет здоровенькой. Через три дня Света позвонила Миле, она
прохрипела:
– Немедленно приезжай ко мне, пиши адрес.
Несмотря на позднее время, Людмила понеслась к подруге.
Светочка металась в жару. Естественно, стоматолог не всегда может поставить
правильный диагноз, но здесь сомнения отпали сразу – родильная горячка, по
научному эклампсия. Очевидно, во время родов, происходящих дома, занесли инфекцию.
Женщина умерла на следующий день уже в больнице.
Людмила организовала скромные похороны и, не устраивая
никаких поминок, отправилась в Нагорье.
– Не могу оставить девочку у себя, – втолковывала Шабанова
полубезумной Марье Сергеевне, – заберите Верочку, только знайте, Николай
захочет ее найти, берегите пуще глаза.
Балабанова только кивала головой. Люда прожила у старушки
неделю. На улицу не показывалась, отсиживалась в задней комнате. Из Москвы
женщина вызвала бригаду мастеров, и изба украсилась железными решетками,
стальной дверью и суперсовременным видеофоном.
На прощание Мила оставила крупную сумму денег.
– Уж простите, – говорила она старухе, – приезжать не смогу,
может, потом, когда из секты сбежать сумею, но звонить стану.
Оставила она старухе на всякий пожарный случай и номер
пейджера.
– В дом посторонних не пускайте, – наставляла Мила, –
«путники» хитрые, Николай прикажет, кем хочешь прикинутся. А уж если все-таки
придется с незнакомыми и общаться, постарайтесь в подмышку поглядеть, клеймо
там смотрите.
Старуха во все глаза уставилась на «каинову печать» –
небольшой черный треугольник с буквами П и И внутри.
– У всех наших такое, – пояснила Мила.
С перепугу Марья Сергеевна боялась даже вынести нежданную
правнучку во двор. Но деревня не город, по Нагорью поползли слухи. Кто-то видел
на веревке пеленки, кто-то слышал плач… А потом Верочка захворала, и пришлось
звать доктора, тот сразу потребовал свидетельство о рождении и полис.
Естественно, никаких документов не было.
Прокрутившись ночь на раскаленной подушке, Марья Сергеевна
приняла решение и, взяв из тайника красивую зеленую бумажку, отправилась в
сельсовет, впрочем, теперь мудрено называющийся мэрией.
Знакомая председательша съехидничала:
– А я все жду, когда наконец явишься…
– Сделай милость, – попросила, выкладывая банкноту, Марья
Сергеевна, – помоги.
– Надо-то чего?
– Видишь ли, дело какое, – начала врать старуха, – Светка
замуж вышла да родила, а ребенка мне скинула, чтобы грех прикрыть.
– Грех-то в чем? – не поняла чиновница.
– Муженек в армию ушел, а она через год младенца принесла,
не разобралась поначалу, что к чему, а потом и срок упустила. Вот привезла,
говорит: спрячь, бабуля, потом что-нибудь придумаем. Выпиши ты мне, Елена Ивановна,
Христа ради метрику!
– Нет вопросов, – ответила председательша, – права такие
имею. Давай справку из родильного дома.
– Нету, – потупилась Марья Сергеевна, – прямо у меня в
спальне и родила, без врача обошлись, своими силами.
Елена Ивановна постучала карандашом по столу, поглядела на
портрет американского президента и достала из сейфа зеленую книжечку. Вера
Ивановна Балабанова обрела гражданский статус. Отцом младенца Марья Сергеевна,
не придумав ничего другого, записала своего покойного мужа.
Нагорье погудело немного да стихло. Ребенок, принесенный
девкой в подоле и спрятанный от позора у бабки, – привычное, в общем-то, дело.
Ничего нового здесь нет, и судачили местные кумушки не более недели. А потом
Ванька Белоусов, перепившись самогонки, зарезал в пьяном угаре жену, тещу и
свояченицу. Всех это событие потрясло, и про Веру моментально позабыли.
Верочка росла хорошенькой, темноглазой и темноволосой. Марья
Сергеевна только вздыхала – мастью правнучка пошла в ненавистного Николая, но
любить от этого девочку меньше она не стала.
Мила часто звонила, справляясь о здоровье Веры. Раз в месяц
тайком, ночью приезжала в Нагорье и заваливала ребенка игрушками, сладостями и
новой одеждой. А отбывая, оставляла крупные суммы. В последний раз наведалась
под Новый год и попросила Марью Сергеевну сделать несколько снимков. Старуха
послушно отщелкала кадры, а потом получила письмо с карточками. Разглядывая
отличные цветные фото, Балабанова отметила удивительное сходство Верочки и
Милы. Обе обладали густыми, почти черными волосами и бездонными глазами.
В начале марта в дверь позвонили. Старуха насторожилась. На
экране видеокамеры высветился молодой простоватый парень с большой сумкой.
– Чего надо-то? – спросила бабка.
– Пенсия Балабановой, – ответил юноша.
Подозрительность взяла верх, и старуха поинтересовалась:
– Почему не Лена принесла?
