Стрелки часов приближались к девяти вечера. Соколова
включила телевизор, собираясь посмотреть программу «Время», и тут раздался
звонок.
Недоумевая, она поглядела в глазок. Красивый темноволосый
парень держал в руках коробку с тортом. Это был Николай.
– Вот, – энергично сказал парень, втискиваясь в узкую
прихожую. – Не помните меня? Шабанов.
– Что вы хотите? – тихо спросила Анна Перфильевна.
– Освободился подчистую, решил зайти поблагодарить.
Соколова внезапно ощутила странную слабость в ногах, и язык
против воли произнес:
– Проходите.
Николай вошел на кухню, развязал торт и произнес:
– Вы единственный в моей жизни человек, который пожалел
меня.
– Я всего лишь выполнила свой долг, – пояснила Анна
Перфильевна, – и не надо больше об этом.
Они стали пить чай. Николай рассказал, что получил в ПТУ
сначала специальность столяра, а потом понравился местному доктору, и тот
устроил мальчишку учиться на медбрата. Сейчас за плечами училище, можно пойти
работать в больницу.
– А жить где будете?
Коля пожал плечами:
– Пока у приятеля временно остановился, а потом, может, вы
мне поможете маму отыскать? Я ей писал, писал, но она мне ни разу не ответила.
Анна Перфильевна пообещала посодействовать. Николай стал
раскланиваться и уже в прихожей, натягивая слишком холодную для такого времени
года куртку, внезапно сказал:
– Анна Перфильевна, знаете, за что меня доктор пригрел? За
глаз. Я у человека прямо сквозь одежду болячки вижу, вроде рентгена. Только не
спрашивайте, как такое получается, сам не знаю. Вот поднимаю руку и угадываю,
где неприятности.
Соколова улыбнулась.
– Редкий дар.
– Не смейтесь, – серьезно ответил Николай, – хочу вас за
доброе дело отблагодарить. Никогда до сих пор не ошибался. Точно знаю –
остеохондроз вас мучает и желудок.
Анна Перфильевна снисходительно улыбнулась. Такой набор
болячек у каждого второго немолодого человека.
– И вот еще что, – продолжил Шабанов, – у вас начальная
стадия лейкемии, рака крови. Немедленно идите к врачу, дайте мне честное слово.
– Хорошо, – автоматически пообещала Соколова.
– Нет, – настоял неожиданный гость, – дайте честное слово.
– Ладно, ладно, – отмахнулась Анна Перфильевна, – даю.
– Ну смотрите, – напоследок сказал Николай, – обещаний
нарушать нельзя.
Весь следующий день слова Шабанова не выходили у судьи из
головы. Последние три месяца чувствовала она себя и в самом деле не слишком
хорошо. Быстро уставала, плохо спала, слегка температурила. Районный терапевт
назвал недомогание вялотекущей простудой и велел пить бисептол, но облегчения
лекарство не принесло.
Поколебавшись до обеда, Анна Перфильевна все же позвонила в
онкологический диспансер и записалась на прием.
Теперь следовало выполнить просьбу Шабанова. Соколова легко
связалась сначала с Главным управлением исполнения наказаний, потом с
паспортным столом отделения милиции. Словом, на другой день судья знала, что
после отбытия срока Раиса Федоровна Шабанова поселилась в столице, на
Стекольной улице. Произошло это в начале восьмидесятых.
Только записав адрес, судья призадумалась: а как сообщить
сведения Николаю? Парень не оставил телефона, и теперь в голову пришла еще одна
простая мысль, а где Николай взял ее адрес?
Но в четверг Шабанов опять позвонил в дверь, забрал бумажку
и, рассыпаясь в благодарностях, поинтересовался:
– Ну ходили к доктору?
– На пятницу записалась, – пояснила Анна Перфильевна.
– Хороший специалист?
Судья пожала плечами.
– В диспансере принимает, наверное, квалифицированный.
– Ладненько, – пробормотал Николай и исчез.
В диспансере никто особой озабоченности не высказал, велели
сделать множество анализов. Анна Перфильевна послушно давала колоть пальцы и
носила в лабораторию баночки из-под майонеза.
Удар обрушился на нее через две недели. Лейкемия, слава
богу, в начальной стадии.
– Доктору, который вас к нам отправил, поставьте бутылочку,
– велел онколог, – очевидно, специалист отличный. Вообще районные терапевты
таких, как вы, обычно год от простуды лечат, и к нам больные попадают уже на
третьей стадии. А вам просто повезло.
Сжимая в руках направление, Анна Перфильевна на ватных ногах
добралась до дома.
В больнице она пролежала долго. И хотя все вокруг уверяли,
что ее случай ерундовый, Соколова чувствовала, как силы утекают. Она с трудом
добредала до столовой. Соседки по палате отворачивали нос от больничной еды,
питались домашним. Возле их кроватей постоянно толпились дети, родственники,
знакомые.
Анну Перфильевну никто не навещал. Семьи нет, близкими
друзьями она, горевшая на работе, тоже не обзавелась. Вот уже сил не стало,
чтобы ходить за гречневой кашей. Еду начали привозить в палату. Судья лежала,
глядя в окно. Там бушевала непогода: снег, ветер. В душе отчего-то не было
страха, только горечь – жизнь не удалась: дом не построила, дерево не посадила,
ребенка не родила. Всю себя отдавала любимому делу, только вот некому принести
фруктов и соков, никто не жалеет, никто и не заплачет на могиле. «Похоронят
небось за госсчет», – пронеслось в голове у судьи.
– Как самочувствие? – раздалось рядом.
Анна Перфильевна вздрогнула и повернула голову. Возле
кровати стоял Шабанов с тяжелой сумкой.
– Дует небось от окна? – спросил Коля, цепко оглядывая исхудавшую
женщину. – Ладно, сейчас все исправим.
Не прошло и получаса, как Соколову перевели в бокс,
маленькую одноместную палату, предназначенную для самых тяжелых. На тумбочке
выросла батарея бутылок и банок, здесь же весело желтели боками апельсины.
– Умираю я, – неожиданно первый раз в жизни пожаловалась
женщина. – Вы, Коля, возьмите ключи, поезжайте ко мне домой да привезите мою
сберкнижку и нотариуса. Оформлю на вас доверенность. Там денег совсем мало, но
на гроб хватит, очень уж не хочется в общей могиле.
Шабанов наклонился и убежденно произнес:
– Вы не умрете, жить вам еще долго, до глубокой старости.
