С ужасом Рая поняла, что сын полностью перенял способности
деда и отца. У нее затряслись ноги, обвисли руки, а язык сам по себе неожиданно
произнес:
– Чтоб ты сдох, проклятый, дьявольское отродье.
– Грубо, зато правдиво, – резюмировал Николай и, поплотнее
усевшись в кресле, вытащил сигареты.
Легкий сизый дымок поплыл к потолку. Шабанова почувствовала
противную дурноту, подкатывающую к самому горлу. Сын спокойно разглядывал мать.
– Ну а Людка с Танькой где?
– Не знаю, – почти в отключке прошептала Раиса, – отказалась
от материнства.
– Даже волчица заботится о щенках, – тихо процедил Николай,
– ладно мы с Милкой большие совсем, а Танюшке-то небось тогда и годика не
исполнилось.
– Восемь месяцев, – ответила Рая, окончательно превратившись
в зомби.
– Что ж младенца-то не пожалела?
– Ненавижу, – простонала Шабанова, – ненавижу!..
Колька усмехнулся:
– Добро. Только насмотрелся я в колонии на родственников.
Все детям прощали, зло забывали, на последние деньги селедку покупали, на то
она и материнская любовь.
– Не мать я тебе, – через силу выдавила женщина.
– Вот это верно, – охотно согласился парень, – только я все
равно не могу поступить с тобой так, как вера предписывает, – око за око, зуб
за зуб. Ты, наверно, молиться бросила, посты не держишь?
Рая только мотала головой. Больше всего хотелось бежать из
комнаты куда глаза глядят. Исчез даже страх, что соседи узнают о ее уголовном
прошлом. Но неведомая сила камнем придавила бедную бабу, и Шабанова
чувствовала, что сейчас потеряет сознание, свалится кулем на пол.
Колька, словно поняв ее состояние, налил из чайника воды и
подал стакан.
– Пей.
Рая покорно хлебнула тепловатую жидкость.
– Теперь слушай, – велел мучитель, – никому нельзя
безнаказанно совершать предательство. Ты же проделала это дважды. Сначала
отшвырнула родную кровь, потом отреклась от веры. Любому другому человеку за
подобное выйдет смертный приговор, но я в отличие от тебя родство помню. Кровь
– не вода, живи себе дальше.
Рая почувствовала, как в голове словно лопнула банка,
наполненная жидкостью. Теплая жижа потекла по затылку, заструилась вдоль
позвоночника, добралась до ног.
– Жить будешь, – как из тумана донеслось до ее слуха, –
только ни здоровой, ни счастливой не станешь, а если роптать начнешь, так знай,
– расплата это за предательство.
Больше Раиса не помнила ничего. Пришла в себя на диване. В
комнате стояла тишина, лишь легкий запах дыма да окурок в блюдце напоминали,
что случившееся отнюдь не дурной сон.
С того самого дня Шабанова заболела. На женщину свалился
целый букет болячек. Аллергия, перешедшая в астму, превратила еще довольно
молодую бабу в инвалида. Да еще Петр Решетников, за которого она выскочила
замуж, начал безумно ее раздражать: шумный, говорливый, обожающий гостей мужик.
Раисе порой хотелось швырнуть ему в голову кастрюлю, когда супруг появлялся на
пороге в компании всякий раз новых приятелей. Сдерживалась она с превеликим
трудом, понимая, что, прогнав мужа, останется без гроша. Решетников, классный
краснодеревщик, отлично зарабатывал, Раиса же получала копейки, сидя лифтером в
соседнем кооперативном доме. На другую службу не хватало здоровья. Наверное, от
постоянного недовольства жизнью у Шабановой открылась в придачу и язва. Словом,
ничто ее не радует.
– Николая больше не видели?
– Никогда, – ответила Раиса, – и слава богу: ненавижу их,
проклятых…
Внезапно она зарыдала злыми, горькими слезами, уронив голову
на стол.
Я поглядела, как трясутся плечи и подрагивают редкие волосы
на макушке. Нет, надо уезжать, тут адреса Николая не добыть.
Глава 21
Домой ехала, не замечая чудесного весеннего вечера. Ну как
добраться до секты? И потом, что вообще знаю я о гипнозе, экстрасенсах,
колдунах и магах? Честно говоря, никогда не верила в подобные вещи. Может,
порасспрашивать Филю?
Домашние занимались своими делами. Маня возилась у
компьютера, Зайка, напевая, принимала душ, Алиска орала в кухне на Катерину.
Ирка обнаружилась в кабинете, на руках женщина держала большущую крысу.
– Откуда она у тебя? – изумилась я, глядя, как домработница
ласково укутывает дрожащего грызуна в мохеровый плед.
– Это Жюли, – вздохнула Ирка, устраивая глядящую на нас
влажными, несчастными глазами собачку в мягком кресле.
Мой рот непроизвольно открылся. Жюли? Куда подевалась
роскошная шерсть терьерицы? Оказывается, под длинными локонами скрывается
тщедушное крохотное тельце.
– Валентина чесала, чесала ее, – пояснила Ирка, поглаживая
Жюли по лысой головке, – потом побрила! Ругалась – страсть.
Да уж, представляю, какие проклятия изрыгала собачья
парикмахерша, весьма своеобразная дама, не имеющая детей, зато содержащая дома
штук семь пуделей.
– Серафима Ивановна вернется, вот уж расстроится, –
продолжала Ира. – Теперь, бедолага, все время мерзнет, а Хучик отказывается
возле нее спать.
Таковы мужчины, им главное не трепетная душа, а безупречный
внешний вид. Мопс обожает терьерицу, пару раз у них случались щенки
невообразимой породы, которую Маруся назвала «ложкинский мопстерьер». Как мы
пристраивали их в хорошие руки – особый рассказ. Но теперь, наученные горьким
опытом, стараемся не допускать свадьбы. Но нежная дружба все равно связывает
Жюли и Хуча. Они частенько спят рядом, прижавшись друг к другу. Домашние только
умиляются, глядя на подобные взаимоотношения. И вот сегодня, когда терьерица
лишилась шерсти, галантный кавалер убежал прочь. Может, он вовсе и не любил ее,
а просто грелся в пышных роскошных локонах подруги?
– Черри тоже почти побрили, – докладывала Ира, – Банди со
Снапом удалось отмыть, Хуча оттерли, а вот кошки куда-то задевались. Вообще
безобразие, пришли, залили все какой-то гадостью, мебель попортили, а оказалось
– ошибка!
– Тебе, дуре, хотелось, чтобы Кеша и впрямь черной оспой
заболел? – поинтересовалась, влетая в кабинет, Алиска. – Ничего, уберешь,
ототрешь да постираешь.
Ира разом выскочила из комнаты.
