– Ну как можно вступать с прислугой в дружеские беседы? –
накинулась на меня балерина. – Учу, учу тебя, все без толку. Имей в виду, у них
такое поведение хозяйки вызывает только одну реакцию – сразу перестают работать.
Я только вздохнула. До сих пор испытываю неудобство оттого,
что кто-то моет полы, когда я преспокойненько смотрю телевизор. Наверное,
пренебрежительное отношение к обслуживающему персоналу формируется с детства.
Если с колыбели тебя окружают лакеи да служанки, невольно привыкаешь ими
командовать.
Хотя вот у Алиски, например, подобное качество появилось в
течение одного года жизни с Максом.
– Незачем так на меня глядеть, – сообщила подруга, рухнув на
диван.
Вытянув крепкие, жилистые ноги с изуродованными из-за
пуантов ступнями, она блаженно простонала:
– Устала, как верблюд.
– Почему верблюд? – машинально спросила я, думая о своем.
– Частушку не знаешь?
– Какую?
– На горе стоит верблюд, – завела Алиска, – его четверо…
Она остановилась.
– Там потом идет глагол, который ты не любишь употреблять
вслух, его пропущу.
Подивившись подобной деликатности, я кивнула. Балерина
начала сначала:
– На горе стоит верблюд, его четверо… двое в уши, двое в
нос, довели его до слез. Ну как, нравится?
И она оглушительно заржала. Похабная частушка, но смешная.
Надеюсь, она не станет исполнять ее при Мане, потому что вчера слышала, как
девочка, разговаривая с одноклассницей по телефону, заявила:
– Химия мне нужна, как слива в жопе.
Пришлось целый час объяснять ребенку невозможность подобных
выражений.
Отсмеявшись, Алиска велела:
– Пошли пить чай.
Следует признать, благодаря ее требовательности на столе
всегда теперь еда и напитки появляются в горячем виде. Возле блюда с пирожками
уже сидела Зайка.
– Чем озабочена? – поинтересовалась я, кусая ароматный,
румяный пирог.
– Купила белую блузку, оказалось, на экране она «пропадает»,
– пояснила Ольга, – теперь хочу розовый пуловер попробовать.
Я только вздохнула. Последнее время невестка не может думать
ни о чем, кроме своей работы. Любой разговор сводится к обсуждению макияжа,
одежды и прически. Еще она реагировала на сообщение о разгромном счете в матче
«Зенит» – ЦСКА и оживлялась, обсуждая недостатки сборной по баскетболу.
– Может, сиреневый лучше? – продолжала размышлять невестка.
Филя и Алиска молча поглощали удивительно вкусную выпечку.
Катерина вообще отлично готовит, но сегодня просто превзошла себя.
– Ну что молчишь! – обозлилась Зайка, пиная меня под столом
ногой. – Так какой лучше?
– Фиолетовый бледнит, – нашлась я.
Ольга всплеснула руками:
– А кто говорит про фиолетовый? Сиреневый или розовый!
Будешь ты меня, в конце концов, слушать?
Что мне нравится в домашних, так это полное нежелание
оставить несчастную мать в покое, наедине со своими мыслями. Почти все мои
подруги жалуются в голос на повзрослевших детей. Невнимательные, грубые,
резкие, никогда не поговорят с родителями, совета не спросят…
У нас все наоборот. Когда, разбогатев, начали строиться в
Ложкине, я предложила Кеше:
– Давай возведем на этом участке два одноэтажных дома. Один
для вас с Зайкой, другой для нас с Наташкой и Машей.
– Это еще почему? – окрысился сын.
– Вам, наверное, хочется пожить отдельно…
– Ни за что, – отрезала Зайка, – только все вместе, одной
семьей.
Я тихонько вздохнула. Честно говоря, надеялась, отселив
старшеньких, мирно курить, когда заблагорассудится, есть в постели пиццу, спать
до полудня, словом, жить как захочется. Но не тут-то было.
– Интересное дело, – возмутился Аркадий, – бросить тебя одну,
без присмотра! Ну уж нет!
В результате сигарету могу вынуть только в каморке под
лестницей, пиццу приходится разогревать тайком, когда все разбредутся по
комнатам, а спать просто невозможно.
В восемь утра в комнату обычно влетает Маня с воплем:
– Как думаешь, дубленку надевать или куртку?
Ну откуда я могу знать про погоду, сплю, мирно лежу под
одеялом!
– Выгляни в окно.
– Глядела уже, – кричит Маруся, подпрыгивая от нетерпения. –
Ты спи, мусечка, только скажи, что нацепить.
Избавившись от дочери, я блаженно закрываю тяжелые веки и…
слышу ворчание Кешки:
– Мать, дрыхнешь, что ли? Куда подевались мои черные
ботинки?
– Не знаю.
– Интересное дело, – злится сынуля, – а кто тогда знает?
Естественно, хозяин обуви. Но такая простая мысль отчего-то
не приходит парню в голову, и он полчаса мечется по спальне, разыскивая
почему-то именно тут затерявшиеся штиблеты. Неужели и в самом деле полагает,
что мать способна нацепить «туфельки» сорок пятого размера?
Наконец, буркнув последний раз «черт побери», он уходит, но
заснуть все равно не удается, так как у зеркала начинает вертеться оживленная
Зайка, требующая немедленного ответа, какая помада лучше – перламутровая или
«мокрый песок».
– Ну скажи, – тычет она мне в лицо футлярчики, – розовая?
– Да, – машинально бормочу я, зарываясь в подушку.
– Может, сиреневая?
– Да.
– Или попробовать «Макс Фактор»?
– Да.
– Ужасно, когда свекровь такая невнимательная, тебе бы
только храпеть, – заявляет Зайка, с обидой хлопая дверью.
Я лишь повыше натягиваю одеяло. Но утро уже катится в
привычном ритме. Влезает Ирка с требованием денег на расходы, приходит Катерина
с вопросом:
– Свинину зажарить или сделать курицу?
Еще раз-другой влетает Маруся, потерявшая последовательно
кошелек, ключи, шарф, перчатки, ранец.
Потом бодрым шагом, распространяя запах одеколона, входит
Кеша и с чувством произносит:
– Поехал на работу, спи спокойно.
