– Вот Софья Емельяновна, вчера дежурила, – тарахтела дама,
впуская меня в холл, – говорит, Сундукян после завтрака уехала.
– Точно, – подтвердила другая женщина, полноватая,
закутанная в клетчатый платок, – взяла и так внезапно заявила: «Вот ключи,
уезжаю». Я и в книге отметила.
– Ну очень странно, – всплеснула руками администраторша, –
заплатила за целый месяц…
– Не поймешь этих писателей, – фыркнула Софья Емельяновна, –
семь пятниц на неделе, села в машину – и привет!
– Как в машину? – изумилась я.
– А чего тут особенного, – сказала Софья Емельяновна, – за
ней мужчина приехал утром, муж, наверное. Сумочку дорожную в багажник сунул.
Она, видно, заболела.
– Почему вы так думаете?
– Бледная была, как смерть, точно заболела. Супруг ее так
аккуратненько, под локоток, в салон усаживает, а она руку как вырвет: «Не тронь
меня, Николай!» Да с такой злостью сказала. Муж такой внимательный, улыбчивый,
он даже саквояж придурочный выронил.
– Саквояж придурочный?
– А то нет, – засмеялась Софья Емельяновна, – взрослая
женщина, а прибыла с ярко-красной сумкой. Повсюду «Диснейленд» написано и морды
этих утят, собачат и гномиков. Кто же подобное покупает? Одно слово,
писательница!
– Дайте ее адрес и телефон.
– У нас нет, – ответила администраторша, – обратитесь в
Литфонд на улице Усиевича, там узнаете.
Спрятав в карман бумажку с адресом Литфонда, я пошла домой.
Уже открыв ворота, поняла, что происходит что-то неладное.
Во дворе, возле входной двери, примостился грузовик. Несколько рабочих
вытаскивали из него мебель. Я похолодела и на негнущихся ногах протиснулась в
холл. Оставалась робкая надежда на то, что Ольга временно свихнулась и решила
купить еще парочку диванов, кресел и стульев. Но в прихожей надежда испарилась
как дым, потому что я узнала антикварный буфет красного дерева и вспомнила,
кому он принадлежит.
У каждой медали есть оборотная сторона. Если вы вдруг
разбогатеете, можете быть уверены, все ваши родственники моментально вспомнят о
семейных узах. Самые далекие знакомые станут наезжать в гости, а то и начнут
присылать детей, бабушек, бывших жен с незатейливой просьбой о деньгах… Люди
живут у нас месяцами, и домашних искренне радует, когда они на самом деле
оказываются совершенно посторонними. Потому что в противном случае гости не
стесняясь садятся на шею, требуя любви и внимания, мотивируя претензии одним:
кровным или почти кровным родством.
Наверное, всем хорошо известна ситуация, когда на пороге
неожиданно возникают тетушка из Кемерова с парой сопливых детишек или
дядюшка-сибиряк, приехавший погостить месячишко-другой у московских
племянничков… В чемоданах у всех нехитрые сувениры, коробочки с малосъедобными
местными псевдошоколадными конфетами и бутылки с загадочными названиями –
«Алтайская горькая» или «Пермский бальзам».
Но ко мне сегодня, к сожалению, явились не милые
провинциалы, а шестая жена моего третьего мужа Макса Полянского – Алиса.
Непонятно только, отчего она притащила с собой мебель. Впрочем, подробности сейчас
узнаю, потому что Алиска с распростертыми объятиями летит мне навстречу.
– Дашка, – завопила она, хлопая нагуталиненными ресницами, –
Дашка, сто лет не видались!
Алиса не слишком удачливая балерина. Если вы хоть раз в
жизни смотрели «Лебединое озеро», то должны вспомнить сцены, где вокруг
большого круга, затянутого фольгой, представляющего собой пруд, танцует
безумное количество лебедей. «Птички» располагаются рядами. Самый последний –
седьмой. И балеринки, танцующие там, никому не видны. Профессионалы называют
эту партию «двадцатый лебедь у воды». Вот ее-то и танцевала Алиса. Причем не в
Большом театре, а в коллективе «Новый русский классический». На мой взгляд, более
дурацкого названия и не придумать.
– Примешь ненадолго? – проворковала Алиска, потряхивая
ярко-рыжими волосами.
В ту же минуту ее голос изменился, и она резко закричала:
– Ну куда прешь, мать твою. Не видишь, что ли, полировку
царапаешь, баран долбаный!
Не ожидавшие подобных выражений от аристократического вида
дамы, грузчики чуть не уронили комодик-буль.
– Давай, давай, – командовала Алиска, размахивая тощими
жилистыми ручками, – нечего на ходу ворон считать, раздолбаи!
Я тяжело вздохнула, глядя, как ее тоненькая, стройная,
затянутая в черные бриджи фигурка мечется между шкафоподобными парнями.
Моего третьего супруга Макса Полянского неудержимо тянет к
женщинам. Он абсолютно неуправляемый, самозабвенный бабник, что и послужило
причиной нашего развода. Особую страсть Макс питает к худеньким дамам, чьи
волосы имеют рыжий оттенок, вернее, все оттенки от нежно-морковного до
невероятно оранжевого. Я попала в их ряды случайно. Однажды, разглядывая в
зеркале свои светло-русые пряди, решила, что они слишком блеклые. Качественных
красок для волос тогда не знали, поэтому, недолго думая, я купила хну и от души
намазала голову.
Эффект превзошел ожидания. Когда через час липкая зеленая
масса оказалась смыта, взору явилось нечто, больше всего напоминавшее шкуру
осенней лисы – невообразимо красное и невероятно блестящее. И надо же было в
тот день мне столкнуться с Максом! Впрочем, льщу себя надеждой, что выпадаю из
числа супружниц Полянского еще и по складу характера. У приветливого,
улыбчивого, интеллигентного Максика жены все как на подбор – невероятные
стервы. Но я, надеюсь, все же не похожа на таких. Потому что именно ко мне
бросился за помощью бывший муж, оказавшись по ложному обвинению в Бутырской
тюрьме.
Полянский просто не способен прожить с одной женщиной больше
двух лет, и его расставания с женами проходят по одинаковому сценарию: бывшей
мадам приобретают квартиру, дают хорошие откупные и выпроваживают на все четыре
стороны. Здесь я тоже стала исключением. Ушла сама по себе, в собственные
«хоромы», с небольшим чемоданчиком. Кеша, правда, пошел на воровство. Ребенок
утащил из дома Макса огромного, почти пудового кота Себастьяна. Мы не могли
оставить полюбившееся животное. За время нашей совместной жизни кот-кастрат
стал для меня более родным и любимым, чем муж.
