– Угадал, – пришел в восторг Филя, – колебался, из чего
делать рору, и выбрал персидский штих.
– Что? – окончательно растерялась я.
– Настоящий оберег должен вызывать у владельца радостные
эмоции, желание потрогать талисман. Но не всякий камень подходит человеку…
Голос колдуна журчал и журчал, я начала засыпать. Веки
потяжелели, голова сама собой откинулась на подушку.
Утром пришлось извиняться. Когда в семь я спустилась в
столовую, Филя уже с аппетитом смаковал тосты.
– Простите, – искренне сказала я, – самым неприличным
образом вчера отключилась.
– Ерунда, – ответил Алискин любовник, – только спрячьте рору
под пуловер, он должен контактировать непосредственно с кожей, а не выполнять
роль украшения. Чем меньше посторонних взглядов падает на оберег, тем лучше.
Еще следует…
Я постаралась отключиться. Ну до чего надоели колдуны,
гипнотизеры, шаманы и экстрасенсы. Главное, что все их учения не имеют никакого
смысла. Сплошное надувательство. Духи Думо, Мумо, Зумо, волшебные палочки и
камни, напитки, приносящие исполнение желаний, шапки-невидимки и
ковры-самолеты. Неужели Филя и впрямь полагает, что я верю в подобную чепуху?
– Даша, вы все поняли? – влез в мои мозги голос мага.
– Да, спасибо, – тут же изобразила я на лице
заинтересованность.
– Хотите кофе? – появилась Ирка, внося пускающий пар чайник.
Я не успела ответить. Неведомая сила вытолкнула меня на
середину комнаты. Руки отчего-то уперлись в боки, правая нога поджалась, а изо
рта вырвалась идиотская фраза:
– Ку-ку, гав-гав, мяу-мяу! Журналисты не верящие в
возможности гипноза, частенько попадают в идиотское положение! Ку-ку, гав-гав,
мяу-мяу!
– Дарья Ивановна, – изумилась Ирка, отступая в коридор, –
что с вами?
– Ничего, – рявкнула я, опуская ногу, – не видишь, зарядкой
занимаюсь.
Ирка грохнула чайник на стол и попятилась. Я злобно
уставилась в пустую чашку. На дне возникло лицо Мельниченко с «омутными»
глазами. Профессор медленно проговорил:
«Ох уж эти журналисты. С кем ни веду разговор, всегда
сомневаются. Впрочем, скоро вы убедитесь в моей правоте. Хотите кофе?»
Я с размаху плеснула в чашку коричневую жидкость.
Ухмыляющееся лицо гипнотизера исчезло. Ну как он проделал со мной такое?
Абсолютно не поняла и ничего не заметила. Что же, теперь после каждого
предложения выпить кофе я буду куковать и гавкать, стоя на одной ноге?
– Несчастье подстерегает человека, лезущего в огонь, –
закаркал Филя. – Есть вещи, которыми не следует интересоваться, лучше оставить
специалисту. Богу богово, а кесарю кесарево!..
Пытаясь сохранять спокойствие, я большими глотками
опустошила чашку, не почувствовав никакого вкуса, и опасливо заглянула внутрь.
Но дно темнело гущей, лицо Мельниченко исчезло.
– Остановитесь, пока не поздно, бросьте затею, – завелся
Филя. – Вижу, ничего хорошего не будет, вижу кругом кровь… весь дом в крови…
Провожаемая таким радостным напутствием, я выскочила за
дверь и побежала к «Вольво». Еще немного, и я объявлю всем, что общаюсь с
инопланетянами, а моя бабушка – королева Виктория. Ну как можно сохранить в
нашем доме психическое здоровье!
Нина стояла на проспекте возле ларька с сигаретами. Я
притормозила:
– Простите, опоздала!
– Нет-нет, – успокоила Сундукян, влезая в салон, – просто
люблю приходить на встречи пораньше, не терплю опозданий.
Я включила первую скорость, и «Вольво» плавно покатил по
дороге.
– Так куда едем?
– Новорижское шоссе знаете?
– Конечно.
– Тогда вперед до магистрали, там покажу.
Нина вытащила из сумочки пачку сигарет, закурила. Я
моментально закашлялась.
– Учитель разрешает употреблять табак?
– Нет, – усмехнулась Нинель, – впрочем, алкоголь тоже, но
никак не могу отвыкнуть. Естественно, спрячу сигареты в машине.
Я улыбнулась. Со мной в институте в одной группе учился
парень из Сирии, правоверный мусульманин по имени Хафиз. Большой любитель
вкусной еды, он весил при среднем росте почти сто пятьдесят килограммов. Самым
трудным для него было время строгого поста Рамадан. Целый месяц истинные арабы
не должны есть от восхода солнца до появления первой звезды. Как правило, пост
выпадает на осенние месяцы – октябрь, ноябрь, редко сентябрь. Начало его, как
дата нашей Пасхи, каждый год приходится на другое время. В Дамаске октябрь и
ноябрь – теплые, солнечные месяцы, градусник стабильно показывает около двадцати
пяти градусов, и днем не слишком хочется есть. В Москве же поздняя осень –
промозглое, холодное время, иногда выпадает ранний снег. Есть при такой погоде
хочется постоянно, организм требует горяченького. Хафиз невыносимо страдал,
трясясь от холода и голодовки. Однажды я увидела, как сириец быстро-быстро
глотает в нашей столовой сосиски с яичницей.
– Ага, – злорадно произнесла я, тихонько подкрадываясь к
столику. – А как же Рамадан? Ох, не попасть тебе после смерти в мусульманский
рай, не достанутся тебе финики, инжир и гурии, будешь языком горячие сковородки
лизать!
Хафиз поднял на меня огромные карие глаза и попросил:
– Уйди, Дарья.
Но мы в те годы были тотальными безбожниками, и благочестие
араба вызывало у одногруппников только одну реакцию – желание подтрунивать над
парнем.
– Ну уж нет, – заявила я, присаживаясь к колченогому
столику, – ты вот сосиску лопаешь, а там свинины – немерено.
– В этом произведении колбасного искусства преобладает
туалетная бумага, – вздохнул беззлобный араб, – а насчет адских мук ты не
права, после кончины обязательно улечу в райские кущи.
– Аллах не простит тебе сосисок, сожранных в Рамадан! –
продолжала я издеваться над Хафизом.
– А он не видит! – невозмутимо ответил юноша.
Я растерялась.
– Как это?
– Просто. Смотри, как сижу, – спиной к Востоку, Аллах не
разглядит, чем я тут занимаюсь.
Я не нашлась, что ответить на подобный аргумент.
