– А квартира? – глупо спросила я.
– Нам имущество не положено, – сообщила Катя и обвела рукой
комнату, – все общее: одежда, посуда. Да к чему вещи? Нагими приходим в этот
мир, нагими и уходим. Коли лучше тебе, пошли поужинаем.
Я послушно поплелась за ней на другой конец деревни. В
трапезной та же картина: большая комната с длинным столом, на лавках вплотную
сидят люди. Полная женщина подала мне миску и кружку. Пристроившись на углу, я
заглянула в посуду. Примерно три столовые ложки разваренного гороха без масла и
какая-то темноватая жидкость, резко пахнущая лекарством. Нет, лучше остаться
голодной, чем пробовать «угощение», скорей всего в него тоже подливают
какой-нибудь наркотик.
Недавно бесновавшиеся голыми сектанты благоговейно вкушали
яства. Ну не может быть, чтобы никто из них не помнил об оргии!
Но лица присутствующих были благостными, женщины
целомудренно прятались в длинных юбках и глухих кофтах, мужчины тихо
переговаривались, детей не видно.
Во главе стола восседал Николай. Я оказалась на другом конце
и аккуратно, исподтишка принялась изучать «святого отца». Красивое, открытое,
благородное лицо. Высокий, одухотворенный лоб, огромные сияющие глаза. Узкая
ладонь с длинными тонкими пальцами изящно держала деревянную ложку. Ничего
злобного, коварного или порочного в Учителе не заметно.
Сектанты начали потихоньку покидать столовую. Уходя, они
подходили к мошеннику и преклоняли колени. Николай возлагал им на голову
бледную руку и ласково, даже нежно, называя каждого по имени, говорил:
– Благословляю на сон, сестра Елена.
Или:
– Отдыхай от трудов, брат Владимир.
По правую руку от мошенника сидела Нина. Увидав меня, она
что-то шепнула мужчине. Тот поднял на меня глубокие, угольно-черные глаза и
проникновенно сказал:
– Дарья, подойди.
Вопреки своей воле я заулыбалась и приблизилась к Николаю.
Он взял меня за руку и пропел:
– Хочу познакомиться с тобой, дочь моя.
Стоя прямо перед ним, я поняла, что испытывает кролик,
оказавшись возле пасти удава. Из руки негодяя исходило ровное тепло, плавно
перетекающее в мое тело.
Не отпуская меня, Николай повел в соседнее полутемное
помещение и, подтолкнув, резко велел:
– Садись.
Я покорно плюхнулась и неожиданно оказалась в глубоком
мягком кресле. Уютные подушки обволакивали тело, нос унюхал странный
сладковатый запах. Бесконечное спокойствие овладело мной. Сначала руки, а потом
следом все тело стало наполняться ощущением приятного тепла. Давно не
испытывала такого блаженства, все бегу куда-то, суечусь, дергаюсь, а как хорошо
просто отдохнуть, поспать, успокоиться…
– Как тебя зовут? – донесся громовой голос.
Перед глазами моментально возник директор школы, где прошло
мое детство, грозный, строгий, но справедливый Семен Петрович. Разом
превратившись в маленькую, испуганную первоклашку, я пролепетала:
– Даша Васильева.
– Где живешь?
– Поселок Ложкино, собственный дом.
– Кто еще с тобой проживает.
Только-только язык собрался перечислять многочисленных
домашних, как в груди ощутилось жжение, словно чья-то неведомая рука приложила
чуть пониже ключицы раскаленный уголь. Наваждение спало, включился разум. Бог
мой, пытается меня загипнотизировать!
Чувствуя, как пылающий стержень поворачивается у самого
сердца, я ответила:
– Одна-одинешенька в хоромах…
Допрос длился долго. Николая интересовало все, в особенности
материальное положение. Он досконально выспрашивал о счете в банке,
драгоценностях и сберкнижках. Несколько раз я снова проваливалась в теплое
болото, но моментально в левую грудь вонзалась тлеющая сигарета и ум начинал
работать.
Наконец «сеанс» завершился. Николай, добродушно улыбаясь,
велел:
– Вставай, Даша, но, когда окажешься у двери, забудешь все,
останется лишь ощущение радости, счастья. Запомни его и знай, без меня никогда
более не испытаешь ничего подобного.
Неведомая сила подтолкнула меня к выходу. Еле-еле
переставляя ноги, добралась до порога, толкнула дверь и моментально получила
удар тока, кто-то подвел к ручке электричество.
Отдернув руку, я замерла в недоумении. Боль разливалась по
телу.
– Что же ты, ступай, милая, – напутствовал «Учитель».
Я вывалилась в общий зал и столкнулась с Ниной.
– Как себя чувствуешь? – заботливо поинтересовалась
Сундукян. – О чем с Отцом говорила?
Я посмотрела на ее безмятежное, спокойное лицо, ласковые
глаза и вдохновенно соврала:
– Не поверишь, ничего не помню, кроме огромной радости,
прямо счастья!
– Вот видишь, – обрадовалась Нина, – на тебя спустилась
благодать. Теперь так всегда будет при встрече с Отцом.
Пока мы, ежась от холода, шли в избу, Нина не переставая
пела осанну Николаю.
В уже знакомом помещении было почти темно. Слышалось мерное
дыхание крепко спящих людей. Нинель подтолкнула меня к свободным нарам и
шепотом велела:
– Ложись.
Я залезла на доски и начала раздеваться. Сундукян пошла к
выходу.
– Эй, ты куда? – шепотом окликнула я ее.
– В другой избе сплю, тут места нет, – так же шепотом
пояснила Нина и испарилась.
Стянув с себя одежду, я обнаружила в стене пару гвоздей и
повесила на них брюки, кофту и куртку. Под тоненькой тряпкой, призванной
служить простыней, не было никакого матраса. Вместо подушки предлагалась
наволочка, судя по всему, набитая прошлогодней соломой, одеяло заменял кусок
жесткого, негнущегося брезента.
Полежав пару минут, я затряслась от холода и поспешно
оделась. Спать в такой обстановке невозможно, но окружающие как будто не
замечают неудобств. Лунный свет, падая в окошко, освещал сектантов, забывшихся
в разных позах. Кое-кто из женщин даже скинул с себя «одеяло».
Допотопные ходики на стене размеренно постукивали маятником,
стрелки спокойно отсчитывали минуты. Около половины третьего дверь в избу
тихо-тихо приотворилась. На пороге возникла темная фигура. Постояв у входа, она
подошла ко мне и прошептала:
– Иди во двор.
Я соскользнула с нар.
