Я пошла, пошатываясь, наверх. В этом доме гостем больше,
гостем меньше – уже не имеет значения.
В спальне наконец стащила опротивевшие джинсы и грязный
пуловер. Сейчас помоюсь как следует, а то стала похожа на бомжа. Остроумные
французы называют лиц без определенного места жительства коротко и характерно –
человек-сыр. Если вспомнить, какой неистребимый аромат источают рокфор,
камамбер и бри, становится понятно это возвышенное сравнение. Ну, до рокфора
мне еще далеко, а вот стадия камамбера явно налицо.
Я наклонилась над раковиной. Висевший на цепочке «волшебный»
кулон звякнул о край. Надо же, совсем забыла! Как Филя его называл? Роро, момо,
додо…
Камень мешал умываться, и я сняла цепочку. Еще вчера утром
талисман был приятно розовым, руки так и тянулись погладить его. Сейчас перед
глазами оказался черный, неприятный на вид кусок с оплавленными краями.
Изумленно я вертела камень перед носом. Он горел? Отбросив
странную штуковину в мусорную корзинку, я подошла поближе к зеркалу и направила
лампу на грудь. Так и есть. Там, где талисман соприкасался с кожей, виднелся
явный след ожога. Словно кто-то приложил пониже ключиц тлеющую сигарету.
Внезапно вспомнилось неприятное жжение под пуловером, начавшееся тогда, когда
Николай принялся расспрашивать о домашних. Оно отрезвило меня и не дало попасть
целиком под власть негодяя. А странный удар электрического тока, когда
переступала порог комнаты мерзавца. Он твердил мне в спину:
– Когда окажешься за дверью, забудешь все, останется лишь
ощущение радости, счастья. Запомни его и знай – без меня никогда более не
испытаешь подобных чувств.
После этих слов я шагнула к двери и едва не свалилась от
боли. Но ведь ничего не забыла и никакого счастья не ощутила. Наоборот, помню
отчетливо, как пакостник выспрашивал про счета, дома и машины…
Внезапно зазвонил телефон. Недоумевая, кто это может быть в
такой час, я проговорила:
– Алло.
В ответ – звенящая тишина.
– Говорите, не слышу!
И вновь ни звука, потом понеслись гудки. Наверно, ошиблись
номером и не захотели извиняться.
Я вытащила из мусора то, что осталось от талисмана. Ум
отказывается верить в подобное, но, похоже, камень непонятным образом
раскалился и, прожигая кожу, спас меня от большой беды. Без него я спала бы
сейчас на нарах, и домашние никогда не узнали бы, куда подевалась мать.
Положив талисман в комнате на стол, я заползла под пуховое
одеяло и с наслаждением вытянула ноги. Ну и приключение! Хорошо хоть жива
осталась. А камень? Да нет, просто совпадение: говорят, иногда предметы
самовозгораются. Здесь скорей всего именно такой случай. Потому что, если
признаю факт колдовства и роль в последних событиях талисмана, то придется
уверовать и в действие вонючей ямбы.
Глава 28
Я старалась заснуть, но уставшие ноги гудели и ломило спину.
Проворочавшись в бесплодных попытках уютно забыться, я влезла в тапочки и
пошлепала на кухню. Там висит аптечка, найду радедорм или валокордин, на худой
конец. В доме царил ночной покой. Собаки мирно спали наверху, только верный
Хучик, покачиваясь на кривоватых лапках, решил сопроводить меня вниз.
В коридоре первого этажа не горел свет. Обычно между кухней
и комнатой Катерины мерцает неяркая сорокаваттная лампочка. Мы стали зажигать
ее после того, как один из гостей, пробираясь впотьмах на «пищеблок», ошибся
дверью, влез к Кате и перепугал кухарку до смерти.
Я шла, осторожно держась за стенку. Темнота – глаз выколи. В
этот момент раздался обиженный визг Хуча. Бедный мопс отчего-то взвыл. Мои пальцы
нащупали выключатель, и коридор озарился светом.
Прямо перед моим носом, на расстоянии вытянутой руки стояла
Нина Сундукян. У ее ног заливалась плачем собачка. Очевидно, женщина наступила
в темноте на несчастное животное.
– Что вы тут делаете? – отчего-то шепотом спросила я,
оглядывая поэтессу.
Одета она более чем странно – черные брюки, свитер и
какие-то непонятные трикотажные кроссовки. Приглядевшись, поняла, что поверх
обуви нежданная гостья натянула шерстяные носки.
– Что вы тут делаете? – повторила я, пятясь задом.
– Тише, тише, – бормотала Нина, вытягивая руки, – не надо
нервничать, решила узнать, почему вы покинули деревню, волновалась, не
случилось ли чего!
В четыре утра?
– Пойдемте в комнаты, – приговаривала поэтесса.
– Слушайте, – взорвалась я, – да что, в конце концов,
происходит? Покиньте немедленно мой дом! Да скажите вашему негодяю и мошеннику
Николаю, что не собираюсь принимать участие в оргиях и гипнотических сеансах!
Пусть дурит кого угодно, но не меня. А теперь убирайтесь отсюда!
– Зря вы так, Даша, – прозвучал густой, обволакивающий
голос.
Из кромешной темноты коридора в робкий круг света ночника
вступил Николай. На руках мерзавец держал Верочку. Девочка спала, неудобно
откинув назад болтающуюся на тоненькой шейке головку.
На секунду я оторопела. Шабанов быстро взглянул на меня и
спросил:
– Чувствуете, как жарко сегодня?
По жилам моментально поползло коварное тепло. Понимая, что
сейчас провалюсь в сон, я изо всей мочи заорала дурниной:
– Караул, на помощь, спасите, воры!
В глазах Нины мелькнуло легкое удивление, но потом поэтесса
сказала:
– Она блефует, Коля, живет одна!
– Знаю, – отмахнулся Николай и вкрадчиво поинтересовался: –
Ноги-то не держат?
Колени подломились, и я села на пол, силы покидали тело с
невероятной быстротой. На последнем издыхании я завопила:
– Сюда, убивают!
Послышался топот, лай, к кухне спешили Снап и Банди. Увидав
несущихся собак, Николай немедленно выпустил Веру. Девочка упала на ковер и
осталась лежать, сонно посапывая. «Отец» вытянул руки и резко приказал:
– Стоять!
Псы словно налетели на невидимую преграду. Секунду они
обалдело трясли головами, потом обвалились на задние ноги и жалобно заскулили.
– Стоять! – еще раз приказал Николай – Тубо, место.
Но на лестнице уже слышались возбужденные голоса. На первый
этаж бежали домашние в разной степени раздетости. Зайка в черной кружевной
сорочке. Только вчера прибывший из больницы Кеша в халате. Алиска в элегантном
неглиже и Манюня в уютной фланелевой пижаме.
