Это примерно то, что я вам пытаюсь пояснить, только языком другого психолого-антропологического вида…
Один не последний в Москве человек предположил: «Семь колодцев» — это семь канализационных люков на дороге.
Интересная позиция!
Неожиданная!
Вот этот взгляд!
Вот это глубина проникновения в материал! Это он о моей книге, или чего перепутал? И все равно!
Он — этот уважаемый человек — тоже прав.
Повторяю, каждый вкушает действительность под своим углом, видит то, что иному вовсе не доступно, и не видит того, что открыто другому.
В конце концов, каждый видит то, что хочет видеть и способен видеть, пусть даже это всего-навсего семь канализационных колодцев!
Ну хорошо, выкрутился, подонок, скривите вы в отвращении губы, но ты еще не сказал, что есть для тебя самого «Семь колодцев»?
У тебя ведь должно быть собственное мнение.
Ведь ты, ё-моё, зачем-то выдумал это название.
Значит, ты подразумевал какую-нибудь стратегическую идею.
Для меня?
Ну, во-первых, ничего я не выдумывал и не подразумевал.
Во всем виновата та рыжая длинноногая девчонка!
А во-вторых, у меня действительно есть собственное мнение:
Семь колодцев — это «Прощание Славянки». Это погружение «Титаника» в ледяные воды. Это вертолетная атака Монте-Карло.
Не врубаетесь? Хорошо…
Семь колодцев — это Сталинградская битва, где много месяцев миллион упертых мужиков чистят друг другу хари не на жизнь, а на смерть.
Это Хиросима до и после…
Это звездные войны, ворвавшиеся в наш мир из виртуального пространства Лукаса.
Опять не дошло? Что ж…
Семь колодцев — это внезапное защемление полового члена при совокуплении.
Это боль анальной дефлорации.
Это Карабас-Барабас, Буратино, Пьеро и Артамон, насилующие по очереди рыдающую Мальвину.
Ну все, гад, достал! — уже злитесь вы.
Ладно, бог с вами, я вам отвечу, не таясь:
Семь колодцев — это присосавшаяся к самому дорогому месту мелкая крылатая тварь, выпучившая в экстазе свой стереоскопический желтый глаз.
Это остановленные настенные часы и повесившийся в шкафу армейский друг.
Это Азикофф, исчезнувший где-то между Москвой и далеким Норильском.
Это N, сделавшая свой печальный выбор.
Это Кальмар, навсегда погрузившийся в вечную мерзлоту солженицинских и довлатовских зон.
Это железная пластина в голове сошедшего с ума сокурсника Игоря…
И далее:
Это растерянный Алеша, которого крепко держат за яйца две ненасытных бабы, и каждая тянет к себе.
Это испуганная Вера, писающая голышом на толчке с пачкой долларов в зубах.
Это подмигивающий Вовочка в гробу, пропустивший, к своему великому огорчению, собственные похороны, человек, Бегущий от Реальности.
Это я на улице с большим круглым значком на лацкане пиджака: «Хочешь трахнуть весь мир? Спроси у меня как!»
Это, в конце концов, лучшие годы, бесполезно проведенные в кабинете.
Это бесконечная мастурбация одинокого сексого-лика.
Это предательство всех, кто был рядом. Это раздолбанные нервы. Это обнаженные раскаленные мозги. Это оглушительное банкротство всех жизненных устремлений.
И все-таки:
Это харчо на столе — ароматный дымок в лицо, чудесная композиция манящего запаха и задушевного вкуса.
Это трепет женских сердец, под который так легко идти по жизни.
Это козыри, нескончаемо выпрыгивающие из рукава.
Это безбрежное счастье любимой работы.
Это рыжая девочка — мой ангел, мое никому не нужное, но такое сладкое вдохновение!
Это мое торжество!
Это триумф всей моей жизни!
Это и есть «Семь колодцев»!
Ну чего вам еще!
92
Наконец я немного пришел в себя. Потихоньку вычистил квартиру и избавился от назойливых звонков недавних собутыльников.
В голове было пусто и спокойно до немоты, все казалось делами давно минувших дней.
Я не хотел искать правду, бороться, я желал только одного: скорее всё забыть и начать какую-нибудь новую жизнь, пусть бедную и бездарную, но чтобы впредь не подвергать риску ни себя, ни людей, которые меня будут окружать. Потому что никакие деньги не стоят даже одной человеческой жизни.
Вскоре начались неприятности. У меня обнаружились личные долги. Совсем небольшие по старым меркам, но громадные с точки зрения сегодняшнего моего положения.
Когда занимаешься серьезным бизнесом, всегда так: тебе обязательно должны кучу денег и ты тоже должен — чтобы перекрутиться до очередных крупных поступлений, всё время где-то кредитуешься на неделю, на две. Иногда, чтобы упростить операцию, берешь деньги «черным» налом, под личную расписку.
На меня стали наезжать полукриминальные банковские структуры и еще чехи (чеченцы). Их «счетчики» были включены и каждый день наматывали к общей сумме долгов не меньше трех тысяч долларов. Один раз меня вывезли за город, предупредили, что дают мне неделю, чтобы рассчитаться с кредиторами, сильно избили и бросили в кусты. Я пролежал в лесу сутки и еще сутки добирался до Москвы…
Я позвонил Валентину Федоровичу. Ведь эти долги в большей степени имели отношение к Никробрил-продукту.
— Разбирайся сам! Это твои проблемы! И больше мне не звони! — Он отключился.
Вскоре мне пришлось продать свой двухуровневый замок, в котором я провел столько счастливых лет, и вернуться на старую квартиру. Особенно было жалко расставаться с джакузи, с которым было связано столько трогательных воспоминаний. Рассчитавшись со всеми, я остался при небольшом капитале и маленькой однокомнатной квартирке.
Никробрил-продукт продолжали рекламировать и продавать. Чтобы не сталкиваться с ним — а я тяжело переживал любое напоминание, — я месяцами не смотрел телевизор и не читал газет, а также старался не заходить в крупные магазины.
Однажды я получил почтой цветной буклет, где мне предлагалось приобрести Никробрил-продукт со скидкой и с доставкой на дом. С обложки буклета на меня смотрели дружеским коллективным взглядом знакомые мордочки директоров корпорации «Никробрил-продукт»: посередине Валентин Федорович, рядом Вера, Мозгоправ, чуть поодаль Алексей… Я разозлился и поклялся во что бы то ни стало им хоть как-то отомстить.
Месяц спустя я вспомнил о китайце Сэме и послал ему на Тайвань по интернету предложение производить для меня Никробрил-продукт. Он давно уже слышал о «русском чуде», крепко заинтересовался и попросил меня прислать ему рабочую документацию.
