Я заказал самые дорогие блюда и пару бутылок воды. Вовочка слупил три салата, выхлебал две тарелки борща и умял с горчицей все содержимое хлебницы. Наконец, крепко рыгнул и сыто откинулся на спинку стула.
Официантка, девушка-подросток кавказкой внешности, принесла тушеную курятину. Вовочка немедля сунул в рот ножку, шумно всосал ее и секундой позже вытянул изо рта голую косточку. Потом и ее неистово разгрыз и махом проглотил — я знал, что его луженый желудок при необходимости легко переварит хоть килограмм гвоздей. Наверное, та собака, которую я напугал замысловатым приборчиком, точно так же сожрала бы этот кавказский деликатес.
Вовочка опять громко рыгнул и только сейчас первый раз отхлебнул минералки. Тут он весь скривился, будто глотнул керосина.
— Вода… я пил ее однажды. Она не утоляет жажды! — намекнул он.
— Да черт с тобой! — Я заказал бутылку фирменной водки.
Вовочка мгновенно расцвел.
— Эх, женить бы тебя! — мечтательно бросил я, наблюдая за тем, как мой товарищ опрокидывает рюмку за рюмкой. — Может, тогда бы ты остепенился.
— Да я и сам об этом мечтаю! Только нет подходящих кандидатур. Да и кому я нужен! Вот если бы бабы сами за мной табунами бегали…
— Ишь чего захотел!
Неожиданно я задумался. А что, если… О! Почему мне эта идея раньше в голову не приходила! Конечно, ничего не получится, пока он квасит, но и эту проблему можно попробовать решить. Мне ли бояться неразрешимых задач?
Бутылка была уже пуста. Вовочка выжал в рюмку последние капли, выпил и даже залез языком внутрь рюмки и все там тщательно отполировал. Потом жалостливо посмотрел на меня:
— Митька умирает, ухи просит! Я показал ему двойную фигу.
— Эхма! — Вовочка горестно вздохнул, поняв, что добавка не светит. — Как было бы здорово, если б по щучьему веленью водка лилась из крана прямо дома!
30
После посещения бандитов я две недели ходил как пришибленный. Все размышлял. Отказаться от их предложения? Но ведь они просто так не успокоятся! Оказать открытое сопротивление? Но что я могу противопоставить десяткам уголовников и качков, собранных в одну крепкую структуру, вооруженную и жестокую?
В то время город был разбит на двадцать—тридцать районов, территории преступных группировок, которые именовались обычно сообразно местности: ореховские, люберецкие, солнцевские, и, казалось, уже не существовало в этом огромном мегаполисе другого территориального деления и другой власти. Москва была словно охвачена пожаром, и, как и в 1812 году, она была подожжена изнутри нами же самими. Этот пожар преступности разгорался с каждым днем, охватывая все новые и новые сферы жизнедеятельности человека, а безвольное государство, с лицом почти невменяемого алкоголика, вместо того чтобы бросить все силы на борьбу с разрушительной стихией, казалось, наоборот, во все легкие дуло на огонь. И вот уже языки всепожирающего пламени взметаются к небу, прожигая небосвод кровавым заревом.
Любой человек чувствовал себя в такой обстановке абсолютно беззащитным. По телевизору каждый день показывали убитых предпринимателей. В подъезде и на рабочем месте. Взрывали машины, расстреливали из гранатометов офисы и автосалоны. Каждый четвертый, каждый третий и второй рубль отбирался в пользу бригад, обща-ков и воровских кланов. Огромные капиталы стекались ручейками, речками и бурными волжскими потоками в карманы преступных воротил и в основном, после конвертации, уплывали за рубеж.
Почти никто не платил налогов — было не до этого. Да и как можно платить сто двадцать процентов от дохода? Да еще при этом делиться с бандитами?
Молодые парни в золотых цепях были вездесущи. Вот драка прямо на середине дороги в центре города: из автомобиля выскакивают мускулистые «быки» и набрасываются с кулаками на интеллигентного мужчину, который по неопытности их подрезал. Гаишник поворачивает свою лживую красную ряху в другую сторону. Ему нет дела до того, что сейчас честный гражданин на всю жизнь останется инвалидом, а его автомобиль обзаведется новыми номерами и новыми хозяевами. Вот маленькая сценка в модном магазине: все продавцы-консультанты собрались вокруг необъятной мышечной массы, увешанной золотыми побрякушками, которая в оскорбительной форме, будто ему все должны, требует самого пристального внимания. Он сверлит всех презрительным взглядом, и никто не решается дольше мгновения смотреть ему в глаза. Два десятка других посетителей со смирением ожидают, пока бандит удовлетворит свое любопытство и позволит и им что-нибудь рассмотреть и примерить. Наконец, «бык» выбирает остроносую пару обуви, и тут все понимают, что он не собирается за нее платить. «Скажете хозяину, — говорит бандит, — что Циклоп взял. Вот мой номер телефона, если чего». Девушки-продавщицы не решаются из-за пары ботинок встать на пути ужасного Циклопа, а охранник у двери, минуту назад преисполненный власти, вдруг становится маленьким и незаметным и безропотно выпускает разбойника на улицу. После этого все облегченно вздыхают: и продавцы и покупатели. В магазин возвращается обычная жизнь: посетители, толкаясь, бросаются к прилавку, консультанты обретают присущую им медлительность и спесь, к охраннику возвращается горделивая осанка и острый взгляд…
Так жила вся страна, и не видно была конца и края царившему вокруг беспределу. Почему она была отдана на «разрыв» всякой нечисти? Правительство, депутаты, милиционеры, компетентные органы, где вы были в то время? Чем занимались? Каковы были ваши помыслы? Почему вы оставили ваших граждан один на один с этой сворой голодных кровожадных псов!
Врите больше! Мы-то (народ) знаем, чем вы занимались! Вы делили между собой власть, ресурсы, влияние. Коммунисты, демократы, либералы и просто генералы… Какая, твою мать, разница — все одна рвань! Вы лизали задницу западным банкирам и их хозяевам, брали у них кредиты под геометрические проценты и тут же разворовывали, оставляя в наследство нищей стране одни долги. Вы придумывали все новые и новые налоги, соревнуясь в абсурдности суждений, вы унижали и запугивали бизнес, насаждали информационную вакханалию, потворствовали преступным деяниям нуворишей. Вы предавали армию, русских в странах ближнего зарубежья, стариков и детей, село и город, лес, поле и реку. Вы тоннами, грузовиками отправляли деньги в Швейцарию и Лихтенштейн, строили на Рублевке замки и приобретали «шестисотые». Вас самих покупали и продавали, передавали по наследству, выставляли на трансферт. Во всей этой благостной суете, свалившейся на голову сумасшедшей наживе, вы совершенно забыли о своем предназначении и о своей стране, которой должны были просто служить!
Черт со мной! Но погибли десятки, сотни тысяч невинных людей! Бизнес был дважды-трижды полностью уничтожен! Экономика в одночасье лопалась, как воздушный шарик, поставленный на перо. И главное, после всего этого была навсегда утрачена вера, вера в справедливость. Вы втоптали совесть страны в грязь. И за это гореть вам в аду. Вечное вам проклятье!
«Пафос прекрасен! — скажете вы с ехидным пред-вкусием. — Только что изменилось?»
