Она дурнела на глазах. Это было очевидно. Нет, я по-прежнему находился в орбите ее мощной сексуальной ауры, но вся ее внешняя, неэротическая красота, заключалась в светлом оптимизме ее лица, в сумасшедшей энергии, которая струилась из ее глаз, а без этого она была лишь сексуальным техническим объектом, пусть совершенной, но всего лишь надувной куклой.
За пять дней до отлета на Гавайи, в воскресный день я отвез Веру в развлекательный центр и преподал ей урок щедрости, галантности и слюнявой влюбленности. Этого она не смогла перенести и вновь, как в прежние времена, засверкала всеми гранями своей роскошной похотливой сущности, распустилась, как, наверное, умела в ранней молодости, утренним розовым цветком с каплей хрустальной росы на девственном лепестке.
Вечером после сытного ужина в итальянском ресторане я заманил ее в свои хоромы, одурманил коктейлями и нежностью, и мы оказались в спальне. Там она сразу же ухватила мой член и с жадностью воткнула себе в рот.
В эту ночь я поставил личный рекорд сексуальной неутомимости. Но дело было не во мне, а в ней. Она обладала редчайшими способностями. Она — эта шикарная блудница, эта высококлассная блядь, эта шпанская мушка наивысшей концентрации, эта вдохновенная фея моих ночных поллюций, могла бесконечно долго надо мной измываться, задействовав все участки и секретные закоулки своего и моего тела, все нервные окончания, которые хотя бы отдаленно были связаны с получением наслаждения. Это горячее сверхпорочное существо, это исчадие рая устроило невообразимую вакханалию на обломках моей невинности и сдержанности.
Уже под утро я сказал сквозь полузабытье сна:
— Ты себя ведешь, будто мы трахаемся последний раз! Она долго молчала. Очень долго. Я даже решил, что она заснула.
— Кто знает! — вздохнула она.
Ее ответ был в высшей степени подозрительным. Я мгновенно пришел в себя и приподнялся на локте.
— Что ты имеешь в виду?
Она отодвинулась от меня и села на кровати, прикрыв обнажившуюся грудь одеялом.
— Я должна кое-что тебе сказать…
Я предположил, что речь пойдет о каких-нибудь мужчинах из ее прошлой жизни, которые до сих пор не дают ей покоя или с которыми у нее что-то связано, и уже приготовился было убедить ее в том, что ее проблемы разрешимы и что, если понадобится, я всегда ее поддержу, о чем бы ни шла речь. Но Вера с первых же слов дала понять, что проблема совершенно в другом. В чем же?
— Я не должна тебе этого говорить… Я могу серьезно пожалеть об этом… Но я не могу поступить иначе! Я еще никогда не встречала таких мужчин, как ты, и не в силах ответить тебе черной неблагодарностью!
Я протянул руку за сигаретой.
— О чем ты можешь пожалеть? О какой черной неблагодарности ты говоришь?
— Знаешь… — Вера вытянула из моих пальцев зажженную сигарету и несколько раз глубоко затянулась. — Я хотела… Давай… давай завтра на эту тему поговорим!
Я с удивлением наблюдал за тем, как она курит, поскольку ранее предполагал, что она не знакома с этой пагубной привычкой.
— Нет уж, договаривай! Не я поднял эту тему!
Я схватил ее одной рукой за горло, изображая, что сейчас задушу. От неожиданности она подавилась табаком, и я отобрал у нее сигарету.
— Какие претензии, Отелло? Я молилась на ночь! — не очень весело пошутила она.
— Давай, Дездемона, колись!
— Хорошо, извини. Дело в том…
Она вдруг сделалась совсем серьезной, и ее напряжение передалось мне.
— В чем?
— В том, что… В общем я насчет нашей поездки на необитаемый остров…
— Ты передумала ехать?
— Нет, я не передумала… Вернее, я и не собиралась.
— Это как это? — Моему изумлению не было предела.
— Послушай! Я тебе должна рассказать одну страшную тайну. Только это тайна не моя, и ты должен мне поклясться, что не сделаешь ничего такого, что могло бы повредить мне или тем людям, которые в этом деле замешаны. Иначе я тебе ничего не скажу.
Я не мог и представить, о чем пойдет речь, но все же, стремясь как можно скорее услышать Верино признание, поспешил уверить, что ничего без ее ведома и согласия предпринимать не буду и что она может быть во мне уверена, как в себе самой.
— Хорошо же! — сказала она, спустив ноги на пол. — Я тебе верю. Но крепко запомни свое обещание! Если ты меня предашь, мне грозить опасность! Возможно, меня убьют.
Боже! Я был взволнован, и заинтригован, и не мог больше терпеть:
— Говори же, Вера, не медли! Ты забыла, что я предприниматель и меня вряд ли чем-то можно удивить. У меня множество проблем, и то, о чем ты хочешь мне рассказать, вряд ли весомее самой простой моей озабоченности.
— Дело в том, — настроилась Вера на признание, и я затаил дыхание, боясь повредить ходу ее мыслей или что-то пропустить из того, что она сейчас скажет…
Но вот настали лихие времена. Задули злые северные ветра. Дела встали.
И тогда он стал говорить: «Этот вопрос — говно!» То есть задача почти не решаемая. Только я к нему в кабинет, он сразу: «Этот вопрос — говно!»
И по телефону: «Этот вопрос — говно!» И в ресторане: «Этот вопрос — говно!»
Наконец он обанкротился.
Я поспешил дистанцироваться от него, чтобы он не затащил меня в болото, в котором сам завяз по уши.
Но он продолжал цепляться за меня, звонил и кричал в трубку: «Говно!»
По любому поводу: «Говно!»
Вскоре он куда-то делся.
Прошло два года.
Я встретил его на престижном семинаре. Он был в костюме за три тысячи долларов, с прежней беззаботной улыбкой на лице. Он выступал.
У него что-то спросили из зала.
Как решить такую-то проблему.
Он начал дружелюбно: «Говно вопрос!»
И подробно раскрыл тему.
без номера
Был у меня один партнер. Бывший дипломат.
Он был неисправимый оптимист и любил отвечать с улыбкой по всякому поводу: «Говно вопрос!» То есть задача легко разрешается. Только я к нему в кабинет — он сразу: «Говно вопрос!» И по телефону: «Говно вопрос!» И в ресторане: «Да говно вопрос!» И так сотрудничали мы с ним, не зная проблем.
35
— Дело в том, что… на самом деле, никакого турагентства нет…
— Что значит, «нет»?
— Очень просто! — Вера отодвинулась на другой край кровати, будто опасаясь меня. — Нас в природе не существует. У нас нет лицензии, и мы нигде не зарегистрированы.
— Но я же видел все ваши уставные документы и бумаги. Это что, фальшивка?
Я поспешил закурить новую сигарету.
