— В общем продолжаю я лежать на кровати, смотрю на эту занавеску, смотрю со смыслом, с усилием, и вдруг минут через пятнадцать она начинает двигаться. Веришь?
— Верю. А чего тут не верить? Человек еще ни хера не знает о себе. Так только, догадывается. Со мной тоже много чего происходило…
— Ну вот, — не захотел отдавать инициативу Петру-ха. — Я оставляю занавеску в покое и переключаюсь на дверь. Проходит, бля, буквально полчаса. И вдруг она медленно растворяется! Веришь?
— А чего тут не верить? — развел я руками. — Сколько еще в этой жизни мы не знаем?
«А если даже у него был обыкновенный глюк, — вяло думал я, уже не слушая, — хоть он и утверждает, что абсолютно трезво понимал происходящее, — глюк ведь тоже своеобразная материальная субстанция, пусть даже это Вовочкин белогорячный суперглюк. Просто мы не знаем его вещественной сущности. Но когда-нибудь мы сможем, обязательно сможем его, так сказать, пощупать, рассмотреть в микроскоп… То есть, конечно, иллюзии нематериальны, но только с точки зрения наших скудных познаний… Сдается мне — вся Вселенная состоит из материи, и вакуум тоже, надо только научиться видеть… Где вообще грань между материальным и потусторонним? Как часто эти грани сближаются, соприкасаются, перемешиваются?.. Для той стороны — сумеречной, как сейчас любят говорить, нормальным является их мир, а потусторонним наш… И вообще, сколько этих сторон? И в какой зависимости друг от друга они находятся?.. А все перипетии времени? Прошедшее, настоящее, будущее… В той ли последовательности все происходит, как я перечислил? А потом, может быть, времен вовсе не три, а пять или, к примеру, девять?..»
Я сладко зевнул.
Петруха тем временем уже давно переменил тему: теперь его больше занимали груди продавщицы магазина, где мы с утра покупали коньяк, — с его слов, они были минимум четвертого размера. Он упрашивал меня вернуться туда, чтобы еще раз обсудить с девушкой «все аспекты будущих взаимоотношений».
По воде плыла детская игрушка с облупившейся краской — маленькая деревянная танцовщица. На мгновение я поймал ее раздосадованный взгляд — это были большие голубые глаза со вздернутыми ресницами.
Я посмотрел выше и заметил на берегу, метрах в пятидесяти отчаянно рыжую девчонку в коротком топике и набедренной юбке, которая наклонилась над водой и при помощи корявой палки пыталась что-то достать из воды. Ей было, может быть, лет двенадцать, и она выглядела необычайно тонкой, но издалека я видел, что тельце у нее крепкое, тем более очень длинные ноги — она тянулась изо всех сил, — ей было это очень важно, и тот невидимый мне предмет, который привлек ее внимание, наверное, уже приближался к ней.
Рядом сидел старый рыбак с удочкой, но девочка ему не мешала — он даже не смотрел в ее сторону.
Где-то я уже видел эту рыжую худышку?
Наконец она не выдержала, сердито топнула ногой, зашла по колено в воду и легко приблизила к себе какой-то сверток, что ли. Она отбросила палку, взяла этот разбухший от воды сверток в руки и тщательно очистила его, а потом слила с него воду — нетерпеливо, но все до капельки. Закончив, она вышла на берег, брезгливо скинула двумя пальцами с голого живота прилипшую водоросли-ну и ходким мальчишеским шагом направилась к нашему кафе.
И я ее узнал. Однажды мы уже встречались…
Странно! И выглядела она точно так же — худая до невозможности, тот же топик с голым животиком и поясницей, та же юбчонка.
И этот фейерверк жгуче-рыжих волос…
И эти глаза — звездочки…
Только без ручного воздушного шарика…
Но ведь с тех пор прошло… год, два, три, пять? Она должна была стать стройной девушкой, но до сих пор осталась угловатой забавной девчонкой!
Удивительно…
Она легко протиснулась между стульями, перегораживающими вход, даже не протиснулась, а как бы прошла сквозь них и целенаправленно двинулась к нашему столику, оставляя на керамической плитке нахальные водяные отпечатки босых ног. Ни официантка, болтающая по сотовому, ни унылый таджик, меняющий положение солнечных зонтов, не обратили на нее ровным счетом никакого внимания, будто не видели ее.
Рыжая девчонка бухнула на стол передо мной намокшую пачку бумаги, испещренную повыцветшими от воды каллиграфическими столбцами печатного шрифта. Я узнал этот шрифт: Times New Roman, — я всю жизнь пользовался только этим шрифтом. Я прочитал жирный, подтекший, как бы всплакнувший заголовок: «Семь колодцев».
От встряски опрокинулся пластмассовый стаканчик, и из него вытекла тонкая струйка недопитого коньяка и образовала на столе лужицу с очертаниями какого-то моря.
— Больше не теряйте! — весело сказала девчонка.
Она сунула палец в лужицу на столе — послышалось шипение, пошел пар, и коньяк мгновенно испарился.
Девчонка рассмеялась; веселясь, привычным движением качнула головой, и от ее золотых волос остро пахнуло мятой с лимоном. Я вспомнил этот запах.
Я машинально взвесил рукопись в руке. «Семь колодцев»? По всей видимости, здесь было все до последней строчки.
— Ты кто? — дружелюбно спросил я.
Я уже догадывался, что она не из этого вот конкретного сегодняшнего мира, а из какого-то очень близкого. Но я не знал, кто она и почему мне помогает.
Она скорчила веснушчатую гримаску и покрутила голыми острыми плечиками. Однако все эти подготовительные ужимки к ответу на мой вопрос не привели.
— Идите по домам, сейчас будет гроза! — посоветовала она и добавила с подростковой категоричностью: — И прекращайте, наконец, пить! Достали уже!
— Но все же…
Однако она уже шмыгнула прочь, и вскоре ее огненно-рыжая копна волос последний раз мелькнула в очереди у цирка-шапито.
Петруха спал. Я его растолкал:
— Пошли отсюда, сейчас гроза будет!
— С чего ты взял? — Он недоверчиво покосился на словно заснувшее ослепительно голубое небо без единого намека на ухудшение погоды.
— Знаю.
— А это что? — Он показал рукой на набухшую от воды рукопись.
— Да так, в пруду выловил. Дома почитаю. Ну что, пошли?
— Ну пошли, если хочешь. Только в магазин заскочим?
Мы расплатились с брюнеткой, забрали недопитый коньяк и с расправленными плечами, поскольку были уже не зомби, а ильямуромцами, направились к выходу.
Где-то позади сильно громыхнуло. Резко повеяло прохладой. По небу катились выкрашенные в мрачные тона тучи.
— Чо стоишь, как баран?! Закрывай зонты! — набросилась официантка на таджика. — Сейчас гроза будет!
74
Когда заявился Вовочка, у меня в гостях были приятели из числа преуспевающих предпринимателей. В меру цивилизованные, в меру умные, достаточно заносчивые, растратившие состояния на демонстрацию собственной значимости — таких, как они, тогда называли «новыми русскими» и сочиняли про них — точнее все-таки будет сказать: про нас — забавные анекдоты, которые, как истинное народное творчество, были в своем большинстве достаточно правдивы, если правильно понимать некоторые аллегорические преувеличения.
