Герман. Это не ваша забота. Сегодня у нас один магазин — завтра будет двадцать. Было бы дешевое золото. Сколько вы можете поставлять и сколько за него просите?
Вожак. Мы можем поставлять столько, сколько вам надо, а наша цена — двенадцать за грамм.
Сильвин коротко простонал. Герман поспешил наигранно рассмеяться в глаза Вожаку: Ох-ссы-ха-ха! и его тут же поддержали товарищи. Волки, в свою очередь, злобно нахмурились.
Герман. По этой цене мы сами можем вам продать.
Вожак. Какая же цена вас устроит?
Герман. Нам нужно по восемь.
Вожак. Такой цены на этот товар вообще не существует.
Сильвин повторил сигнал.
Герман. Не уверен, что это так.
Вожак. По крайней мере столичные согласились на нашу цену. А возможностей у них, наверняка, на порядок больше, чем у вас.
Сильвин шевельнулся, издал горлом очередной стон.
Герман. Не думаю, чтобы столичные вообще стали с вами разговаривать. У них есть прямые каналы поставки, а вы для них всего лишь заезжие гастролеры, конкуренты, с которыми расшаркиваться себе дороже.
Вожак зарычал, сжал кулаки, на его загривке вздыбилась шерсть. Его угрюмые провожатые потянули руки к курткам.
Герман. У вас единственный выход — работать с нами, по нашим ценам. Мы не боимся столичных, скорее, наоборот — они нас боятся, как огня…
Послышался протяжный стон. Герман удивленно посмотрел на Сильвина, а тот поспешил извиниться жалостливым взглядом единственного глаза.
Герман. Что касается сбыта, в течение месяца мы откроем десять точек в торговых центрах и на рынках, а к лету — еще несколько больших ювелирных магазинов. Кроме этого, мы уже привезли из Стамбула известного ювелира. Отдали за него столько денег, сколько вам и не снилось. Так что столичным золото ни к чему, им все равно придется перепрофилироваться. Короче, будете работать с нами — в обиду не дадим. Напротив, будете как сыр в масле кататься. Я уж даже не говорю: лучшие номера в гостиницах, рестораны, лучшие сауны и девочки. У нас все под контролем.
Мышцы на скулах Вожака наконец расслабились, взгляд уважительно просветлел, на скрюченных губах появилось подобие улыбки.
Вожак. Но по восемь — это в любом случае невозможно.
Сильвин принялся негромко подвывать.
Герман. Не согласен. Это отличная цена и на этих условиях мы готовы взять всë, хоть тонну. Или вам придется подыскать другой город…
Вожак и Герман разговаривали еще около десяти минут. Изумленный горец, видя, что его проницательный собеседник знает все или почти все, будто читает его мысли, уже опасался обманывать, так что стоны Сильвина вскоре перестали прерывать диалог двух предводителей.
Когда волки, обо всем договорившись, покинули здание, поджав хвосты, Сильвина поспешили отвязать, и он рухнул на пол и в ту же секунду обкакался. Постепенно он пришел в чувство, ему помогли подняться на ноги и кое-как привели в порядок.
Герман. Я готов был тебя убить, засранец, когда ты заскулил невпопад.
Сильвин. Прости, но ты так сильно вра… преувеличивал, что я не удержался.
Герман. На первый раз прощаю. А вообще ты, тля, молодец, мы с тобой далеко пойдем. Сдается мне, столичные могут смело собирать чемоданы и убираться восвояси, в нашем городе им теперь делать нечего. Нынче единственная сила во всей округе — это мы. Правильно я говорю, орлы?
Друзья Германа поддержали лидера одобрительной руганью.
Герман. Ну а теперь в ресторан, будем гулять до утра. Только сначала завезем нашего горемыку домой.
Красная тетрадь
Запись 1
«БуреВестник», «Золотая лихорадка»
Голливуд больше нам не указ. К черту набившие оскомину боевики, с их снятыми под копирку сценариями и утопическими героями, позаимствованными из комиксов! События, разворачивающиеся на улицах нашего города, куда более остросюжетны. Каждый день ограбления, убийства, кровавые разборки. Шесть трупов заезжих старателей, обнаруженных накануне в одном из номеров гостиницы «Атлантида» — это еще один крутой виток любопытнейшего сериала. Лихо закрученная интрига приводит нас на местный рынок золота, где жесткая конкуренция за розничный сбыт ювелирных изделий достигла наивысшей точки…
…По нашим сведениям, погибшие имели деловые и дружеские контакты с молодой, но весьма агрессивной бандитской группировкой, состоящей из бывших офицеров армейских подразделений специального назначения…
Сантьяго Грин-Грим
Весь город впал в молчаливое ошеломление, когда по местному телеканалупоказали трупы шестерых приезжих. Их не били, не пытали, не убивали из пистолетов и автоматов и не распиливали, как обычно, на куски, но все до одного жители Сильфона, благодаря новостям, видели, как в номере лучшей гостиницы города Атлантида заснули навечно на изнеженных диванах с подушечками шесть крепких мужчин, шесть горцев, с обожженными ветром, жарой и холодом лицами. В вещах погибших обнаружили оружие, золотые самородки и немного наркотического порошка.
Журналистских версий было много, потом произвели вскрытие, и над городом зловеще поднялось и угрожающе нависло, притиснув к земле высотки и отбрасывая громадную тень, жуткое слово — ОТРАВЛЕНИЕ. Позже следователям удалось выяснить следующее: когда мужчины ближе к ночи появились в своем номере и, в ожидании заказанного ужина, смотрели в гостиной телевизор, кто-то через вентиляционное отверстие закачал в помещение неизвестного происхождения газ…
Как раз к этому моменту Герман вышел из перманентного запоя, на этот раз посвященного первому заработанному им наличному миллиону, включил телевизор — и его тут же отшвырнуло к стенке и шлепнуло об нее, а на разлинованном морщинами лбу мгновенно выступила роса пота. В отравленных заезжих коммерсантах он узнал тех самых злобных волков, с которыми договорился о поставках дешевого золота, и далее у него не возникло и тени сомнений, что к убийству причастны столичные, которые каким-то непостижимым образом узнали о задуманной сделке. Герман вздыбился, рвал и метал, бил посуду (я спрятался в шкаф), а затем опомнился и поспешил собрать у себя на кухне свою команду, как они теперь себя заносчиво называли, и провел совещание, которое обозвал мозговым штурмом. (Уж не знаю, что эти каучуконосы и бразильянцы под этой фразой подразумевали со своими прямыми, как взгляд похотливого самца на сочную самочку, извилинами).
Черная тетрадь, в которую я до этого извергал семя своей мысли, как сквозь землю провалилась. Сначала я решил, что ее выкрал Герман, чтобы узнать мои думы, ведь в отличие от меня, читающего мысли по глазам, для него это единственный способ проникнуть в мой мозг. Я переживал два дня, от страха стал мучительно заикаться, вспоминал построчно, что написал, где мог проколоться, то есть наговорить лишнего, обидеть своего патрона, и уже приготовился пережить еще более страшные побои, чем те, которые пережил. Но на третий день мне удалось без разрешения скользнуть в мозг Германа через его глаза, и я вдруг с удивлением обнаружил, что он не имеет к пропаже тетради никакого отношения.
