Старикашка сразу догадался, чьих это рук дело, и поспешил позвонить Страннику, номером которого обзавелся тогда, на мусорной свалке. Сильвин выслушал извинения мэра и его заверения в том, что все обещания будут немедленно выполнены, а уже через пять минут демонстранты разбрелись, бережно свернув свои ядовитые транспаранты, которые еще могут пригодиться. Об инциденте быстро забыли.
Сильвину потребовалось еще несколько раз обнаружить свое недовольство, чтобы окончательно вымуштровать мэра. С тех пор в их отношениях установился баланс: Сильвин фактически управлял городом, а Старикашка тащил по мелочи, больше по привычке, и с упорством Тура Хейердала путешествовал по самым престижным курортам мира, безумствуя в казино и швыряя под ноги многочисленным любовницам целые состояния.
Сколь же причудливы повороты судьбы! — размышлял Сильвин, обозревая в семь утра из окна своей цитадели тенистый Сильфон. Город с высоты башни, купаясь в розовой благодати, такой надушенный свежестью с полей, казался непорочной креолкой, с ангельскими глазками, молочной улыбкой и красивыми плечами, чистоты помыслов которой хватило бы на гордость для целой нации. Но Сильвин-то знал, прожив со старой стервой не один десяток лет, что у мнимой нимфетки давно просрочена виза в молодость и полная колода скверных привычек, и, вообще, легкие курильщика-самоубийцы, изъеденный язвами желудок, в крови вся таблица Менделеева, не говоря уже о глистах, чесотке и целом букете венерических заболеваний.
Вчера Сильвин с ног до головы был опутан липкой паутиной всяких маниакальных страхов. Он и ступал-то с трудом, прилагая немалые усилия, чтобы растянуть между ногами крепкие паучьи нити. Самые ничтожные люди мнились ему циклопами, а город виделся гигантской топкой, пожирающей человеческие судьбы. Он боялся высунуть мордашку из своей конуры, мочился в банку, иногда прямо в штаны, голодал, копался в мусорных баках, и каждую ночь его соблазняли мысли о смерти. Хотя смысл раздумий о смерти только в том, что они лишены смысла. Но вот вместе с этим чудесным рассветом, как ни странно, наступил метаморфозой сегодняшний день, и нынче все былые страхи кажутся смехотворными. Теперь этот лицемерный мегаполис, который когда-то поспешил слить его вместе с другими нечистотами в свою средневековую клоаку, преклоняется перед ним, словно перед своим императором, завидев, кланяется по-японски, целует ручки и каждый барский пальчик в отдельности. Теперь этот город всецело принадлежит ему, принадлежит как вещь, как футбольный мячик, он может пинать его по-всякому — как ни ударь, тот обязательно весело подскочит и помчит в нужном направлении, в строгом соответствии с приложенной силой. А еще он может просто Сильфон сжечь (тот покорно сгорит, признавая право завоевателя уничтожать покоренный город), а потом на пепелище провозгласить пир, призвав на него всех своих генералов, лучших воинов и их пылких любовниц…
Сильвин отошел от окна и обмакнул дряблый зад в лоно итальянского кожаного кресла. Это тронное кресло и остальной набор катастрофически роскошной мебели, который сейчас наполнял помещение новым мистическим содержанием, ему недавно преподнесли, рассыпаясь в реверансах, представители ассоциации мебельщиков, и он стоил даже не денег, а, по меньшей мере два или три вздоха Бога.
Вошла Чернокнижница с черными кругами под глазами и дрожащей рукой поставила перед Сильвином коробку Хеппи Мил из Макдоналдса и пластиковый стакан с напитком.
Сильвин. Спасибо. Как там Марина?
Чернокнижница. Температура спала, но о полном выздоровлении говорить пока рано.
Сильвин. Я тебя прошу, не отходи от нее ни на шаг. Если посчитаешь нужным, пригласи врача или съездите в больницу. Можешь потратить на лечение сколько угодно.
Он открыл упаковку с едой, но есть не спешил, а принялся с азартом собирать вложенную в коробку игрушку.
Чернокнижница. Знаешь что, дорогой, твои заботы о ней просто смешны!
Сильвин. Смешны? В чем дело?
Чернокнижница. Неужели ты не понимаешь, что девчонке здесь не место? Ей нужно учиться в школе, общаться со сверстниками, жить жизнью ребенка, а не выслеживать целыми днями недругов и не служить наживкой для педофилов.
Сильвин. Но благодаря Марине их почти не осталось в городе. Мы с ней спасли, наверное, сотни детей, которые в ближайшее время могли бы стать жертвами этих сексуальных безумцев. А некоторых вызволили из заточения и избавили от жутких страданий. Разве это не оправдывает мои поступки?
Чернокнижница. Да что с тобой?! Какими бы благовидными предлогами ты ни прикрывался, ты не имеешь права ежедневно подвергать девочку опасностям! Я уже не говорю о том, с чем ей приходиться сталкиваться! Твое стремление уменьшить зло порождает много нового зла. Тебе следует об этом подумать!
Сильвин. Мне кажется, ты просто запуталась. Что ж, немудрено. Добро и зло — это две реки, которые так хорошо смешали воды, что невозможно их разделить…
Ему, наконец, удалось собрать игрушку, и теперь он держал в руках неказистого зеленого монстрика, который, если судить по поворотному механизму на спине, мог еще и совершать какие-то телодвижения.
Чернокнижница. Говори, что хочешь, я знаю, что ты прочел целые библиотеки книг. Можешь меня даже наказать или уволить. От меня все равно не убудет — убывать давно нечему. А на бутылку я и без тебя деньги всегда сыщу. Но найди другой способ следить за преступниками и вычислять извращенцев. Что тебе стоит? Ты же всемогущий! Тебя уже боготворят тысячи! Скоро с тебя иконы писать будут! Мои гадания по сравнению с твоими способностями — дешевое шарлатанство! Так вот, используй свой дар хотя бы так, чтобы грешили грешники, но не учи грешить безгрешных.
Сильвин. Что ты прицепилась? Не похмелилась, что ли?
Чернокнижница. Дело не в этом. Ты послал Марину следить за этим жирным боровом. Она четыре часа простояла под дождем и, естественно, простудилась. Пойми, мы люди проклятые, черт с нами. Мы, скитальцы, или странники как ты удачно придумал, мы, по определению, обречены на пожизненное страдание. Мы и сейчас живем в аду, и впереди у нас только ад. Но пойми: она не странник— всего лишь ребенок, самый обыкновенный ребенок! Ее вина только в том, что она родилась не в то время, не в том месте. В наших силах сделать так, чтобы она стала полноценным человеком и никогда, никогда не страдала, как мы. Наша задача не штамповать странников, а наоборот, избавить будущие поколения от мерзости ничтожного существования и сопутствующих пороков. Сильвин. Хорошо, иди, я подумаю над твоими словами.
Многословная Чернокнижница вышла, зацепив плечом дверной косяк, и тут Сильвин догадался, что женщина, наоборот, слишком хорошо похмелилась. Семь утра, конечно, не время для задушевного разговора с Бахусом, но что делать — любой из тех, кто населяет этот дом, инфицирован каким-нибудь древнейшим пороком, а то и несколькими одновременно. Единственное, о чем стоило бы подумать, — рассудил Сильвин, — это о том, не следует ли перепоручить Марину более благонадежному человеку.
Сильвин завел монстрика и поставил его на стол. Пластмассовый мутант пустился в случайном направлении, сопровождая шаги нелепыми движениями рук. Сильвину пришло на ум, что этот тупоголовый чудик напоминает ему игрушечного странника: такой же не от мира сего и тоже не имеет понятия, куда держит путь.
