– Ну, может быть, все-таки оставим эти деньги у себя и потратим их на божьи дела?
– Какие еще божьи дела? – не понял ДозирЭ.
– Закажем трапезу в кратемарье и выпьем за здоровье Божественного.
Воин схватился за кинжал, и слуги как не бывало…
По истечении нескольких месяцев службы у ДозирЭ и Идала стало появляться всё больше и больше свободного времени. Поскольку воины по-прежнему оставались дружны, они старались везде быть вместе. Каждый раз, покончив со своими обязанностями, с дозволения строгого айма, они спешили в Грономфу. Слуги седлали для них белых лошадей, воины горделиво накидывали на плечи белые плащи и повязывали на шеи цветные наградные платки.
Кавалькада выезжала за ворота Дворцового Комплекса. Лошади шли малой рысью, слегка подбрасывая осанистых седоков, и от этого движения радостно звенели золотом кошели, и позвякивало благородное оружие. За воинами поспешали слуги на недорогих, но сноровистых и терпеливых лошадках. Так и не найдя друг с другом общий язык, вечно недовольный старый Эртрут и улыбающийся Кирикиль, гордящийся новой боевой паррадой, тихо переругивались, стараясь не привлекать внимания хозяев. Эртрут, высокооплачиваемый слуга из достойнейшего дома, называл Кирикиля презренным инородцем и часто заявлял ему, что тот, без всякого сомнения, закончит свою жизнь на шпате. Кирикиль, в свою очередь, лишь посмеивался над ворчуном-моралистом, обращался к нему, иронично используя слово «учитель», и с удовольствием говорил ему всякие гадости.
ДозирЭ, хоть и был жителем Грономфы, казалось, только сейчас открыл для себя этот удивительный город. Он никогда не посещал Театры, Цирки, музыкальные сцены. Из многих зрелищ, доступных славным жителям столицы, он ранее наслаждался только мастерством капроносов в Ристалище, и то не с высоких трибун, удобных для обозрения, а из-за плеч бойцов в узком проходе, ведущем на арену. Молодой человек был только один раз в кратемарье, в тот памятный день, когда, получив от Вервилла несколько монет, отправился в лагерь Тертапента.
В детстве ДозирЭ как-то не ценил того, что его окружает. Вся красота родного города: его роскошная архитектура, его цветущие хироны и парки, паутина его щедрых каналов, его величественные памятники – им просто не замечались. Теперь же, пройдя тяжелый путь, поумнев и возмужав, побывав в нескольких авидронских и иргамовских городах, молодой человек вдруг ясно почувствовал, где он родился и жил. Он вдруг полюбил Грономфу и стал гордиться ею и теперь только и успевал вертеть головой по сторонам, восхищаясь нетленными творениями своих просвещенных соотечественников.
В отличие от ДозирЭ, Идал, образованный эжин из обеспеченного рода, ко всему относился спокойно. Он успел везде побывать и многое увидеть. Годы ученичества для него не прошли даром: во многих областях он получил основательные познания. В Театре ли, в форуме Искусств, на публичном состязании поэтов или ораторов, Идал нередко объяснял своему несведущему другу суть многих явлений, наук, искусств. ДозирЭ оказался способным учеником, внимательно слушал, подробно расспрашивал.
Однажды ДозирЭ и Идал посетили амфитеатр Дэориса – место, где можно было встретить самых благородных мужей Грономфы. Там давали представление лучшие лицедеи, каждого из которых публика узнавала на улицах. Идал приобрел лучшие места и не позволил другу заплатить за себя.
Комедия известного автора состояла из пяти частей, и в ней рассказывалось о том, как Геордису, богатому грономфу средних лет, наскучила жена и пресный домашний уклад, и он стал регулярно посещать акелины, наслаждаясь обществом прекрасных люцей. Долго ли, коротко, но он потерял голову от одной из жриц любви и возмечтал выкупить ее, чтобы единолично владеть ее прелестями. В то же самое время Гайола, жена Геордиса, прекрасно понимая, чем занят муж, и будучи еще молодой и весьма привлекательной, стала принимать в своем доме бравых воинов и с радостью делить с ними ложе. Так они и жили, не замечая друг друга.
Однажды измены Гайолы раскрылись. Геордис был в бешенстве, отрекся от жены, и ее подвергли малой ристопии, отправив на три года в акелины. Оскорбленный муж выкупил ту люцею, которой с некоторых пор принадлежало его сердце, и сделал ее своею женою. Через некоторое время, однако, Геордису стало опять скучно, и его вновь потянуло в акелины. Придя туда, он встретил свою бывшую жену, которую поначалу не узнал, и провел с ней всю ночь в бурных ласках, так и не сумев сполна насытиться теперь уже ее прелестями…
В конец запутавшийся грономф вносит и за Гайолу выкуп и просит липримара позволить ему иметь сразу двух жен. Наместник позволяет Геордису привести в дом вторую женщину и отписывает ему разрешительный онис. Только во время свадебной церемонии выясняется, что онис до конца не дочитан. В том же указе, в обмен на редчайшую милость, Геордису запрещается под страхом смерти когда-либо посещать акелины. Обманутый хитроумным правителем-шутником, также приглашенным на празднество, грономф грустит, но его прекрасные любящие жены быстро разгоняют печаль. И правда, достойному эжину более незачем искать любовных утех вне супружеского ложа. Геордис перестает тужить о случившемся. Веселое представление заканчивается бурным свадебным ликованием.
– В чем дело, тебе не понравилось? – спросил с удивлением друга Идал, когда они вышли на площадь перед амфитеатром Дэориса, запруженную конными носилками, лошадьми и ожидающими хозяев разодетыми слугами.
ДозирЭ был и правда несколько грустен.
– Отнюдь, я никогда не видел ничего подобного.
– Почему же, когда все весело смеются, ты опечален?
– Поверь мне, рэм, на это есть весьма веские причины…
ДозирЭ не хотел уточнять, но от Идала вряд ли можно было что-нибудь скрыть:
– Сдается мне, здесь замешана женщина?
– Так оно и есть…
И молодой человек нехотя поведал Идалу о люцее по имени Андэль.
Воины приказали слугам возвращаться с лошадьми в казармы, а сами двинулись пешком вдоль центрального канала, ведущего к площади Радэя. Темнело. Со стороны Анконы потянуло ароматной прохладой. На улицах уже горели факельницы, отбрасывая на памятники и фасады дворцов таинственные тени. Медленно и как-то сонно шли по каналу широкие весельные лодки, открытые, устланные мягкими коврами, защищенные расписными навесами. С них доносились негромкие мелодии лючины, а иногда сладкие звуки протяжных авидронских песен.
– Отец часто говорил мне: «Нет ничего глупее, чем влюбляться в люцей, которых ты покупаешь», – сказал Идал, выслушав историю ДозирЭ. – Впрочем, мало кто избежал этой участи. Инфект ради нашего удовольствия, а больше – для обогащения казны собирает в акелинах самых красивых женщин континента. Немудрено, что и ты попался в эту опасную, но такую сладостную ловушку.
– Мне больно слышать твои слова, – ответил ДозирЭ. – Разве вольны мы в своих чувствах, разве можем сами решать, влюбляться или нет? Разве не небеса управляют в полной мере нашими сердцами?
ДозирЭ говорил горячо, глаза его горели, будто перед схваткой, и Идал поспешил успокоить друга:
