– Люцея Андэль – моя, – заявил наконец Туртюф. – Ты должен немедленно покинуть эту акелину и больше никогда в ней не появляться.
– С каких это пор гражданский указывает циниту? Или в Авидронии поменялись законы? Что-то я, наверное, пропустил, пока сражался в Иргаме.
– Послушай меня, доблестный воин, – попытался смягчить напряжение торговец, видя, что грубостью не добьется ничего. – Я посещаю Андэль более года. Я потратил целое состояние, чтобы оградить мою маленькую селянку от тяжелой ежедневной работы. И тут появляешься ты, будто нет более в Грономфе акелин, а в них – прекрасных люцей. А ведь, насколько я знаю, воины Белой либеры посещают Дворец Любви – лучшую акелину в Авидронии, которая располагается прямо на территории Дворцового Комплекса Инфекта и где собраны самые красивые девушки материка. Что же тебе надобно здесь, в этой скромной обители? Или, может, у тебя не хватает золота для посещения Дворца Любви? В таком случае ты можешь рассчитывать на мою щедрую безвозмездную поддержку.
Туртюф не старался обидеть воина – его слова были искренними, – он просто по старой привычке, которая редко его подводила, всё в жизни мерил деньгами. Но подобное высказывание не могло не оскорбить запальчивого ДозирЭ. Он вспыхнул, как подожженная факельница, и отвечал весьма несдержанно:
– Только подумав, что я могу принять твое отвратительное предложение, ты обесчестил меня и опорочил цвет моего плаща. Тебе придется за это ответить. Что же касается Андэль – мы знакомы давно, еще когда я не был воином, и я люблю ее так, как не люблю даже Божественного. Я собираюсь выкупить ее и назвать своей женой. И я это сделаю, какие бы трудности не стояли на моем пути!
Туртюф очень удивился. Многое из того, что сказал белоплащный, он слышал впервые. Торговец сделал несколько шагов вперед и остановился, подбоченясь и широко расставив ноги, словно на палубе корабля.
– Андэль, – обратился он к люцее. – Это правда? Вы знакомы давно?
Девушка вышла из-за спины воина, и ее глаза были стыдливо опущены. Она стояла босая, с распущенными волосами и в одной кисейной тунике, сквозь которую легко читались все прелестные подробности ее юного тела.
– Это так, – сказала она.
– Почему же ты мне ничего не рассказывала?
– Ты не интересовался.
Туртюф задумчиво почесал бороду, без стеснения разглядывая свою люцею – ноги, грудь, а потом пристально и долго – бедра, обтянутые прозрачной дымкой ткани. Даже в этот неподходящий момент он почувствовал стойкое жжение в груди; торговец еще никогда не встречал женщины, к которой бы его так влекло, которая вызывала бы такое неотвратимое желание.
– И ты готова расстаться со мной, чтобы стать женой этому бедному бездомному юноше? Но ведь он погибнет если не в первом, то во втором ближайшем сражении? – произнес Туртюф с иронией.
Тут все, кто присутствовал на хироне, словно окаменев, уставились на люцею, с замиранием сердца ожидая от нее ответа. Даже ДозирЭ. Но девушка безмолвствовала.
– Ну что же ты молчишь? – не выдержал эжин, повысив голос. – Разреши скорее наш спор.
Вдруг Андэль подняла голову и тряхнула волосами, так, что открылся ее красивый лоб. Она посмотрела на окружающих с неожиданной дерзостью и произнесла громко и отчетливо:
– Я желаю, чтобы моим хозяином был ДозирЭ.
Туртюф в бессилии опустил руки.
– Несмышленая девчонка! – воскликнул он. – Несчастная дикарка!
– Ну а теперь, – выступил вперед счастливый ДозирЭ, – когда всё разъяснилось, ты, Туртюф, должен уйти. И если ты сделаешь это, пообещав более люцею не беспокоить, я даже готов простить тебя за нанесенные оскорбления.
– Еще чего! – зло буркнул Туртюф. – Неужели я похож на человека, который так просто расстается с тем, что ему принадлежит по праву? Я дал тебе шанс спастись, но ты им не воспользовался. В таком случае ты умрешь, сейчас же. А ты, красавица, будешь жестоко наказана за свое гнусное предательство, за обман, за измену. Я превращу тебя в грязную рабыню, обслуживающую самую вонючую чернь, и ты будешь всю свою жизнь, заливаясь слезами, вспоминать те радостные дни, когда я, своими заботами, своей неуемной добротой, своей щедростью, даровал тебе счастье и безмятежность.
И торговец обернулся к своему маленькому войску, по-прежнему готовому к решительным действиям, несмотря на устрашающие реплики Кирикиля.
– Уж не собираешься ли ты, – усмехнулся ДозирЭ, – спустить на меня эту бешеную свору собак, вместо того, чтобы сразиться в честном поединке?
– Именно так.
– Не кажется ли тебе в таком случае, что это будет убийством, за которое придется отвечать?
– Несомненно, – улыбнулся Туртюф и резким движением обнажил «дикую кошку».
Все люцеи, которые наблюдали за этой сценой, ахнули и попятились назад. Андэль быстро подняла с пола меч Славы в ножнах и подала его ДозирЭ. Кирикиль прыгнул в сторону, выхватил оружие и встал в боевую позицию. Но тут на лестнице, ведущей на хирону, раздались шаги, и появилась растрепанная перепуганная Жуфисма, ведя за собой четырех или пятерых синеплащных воинов в железных шлемах со сверкающими бронзовыми накладками, с мечами и дубинками в руках – это были гиозы.
– А, это ты, скользкая змея? – встретил ее Туртюф. – Вот твоя благодарность в обмен на всё мое золото, – указал он кинжалом на ДозирЭ.
Стражи порядка оценили обстановку, и один из них, десятник с тяжелым подбородком и широким расплющенным носом, громадной фигурой напоминающий Тафилуса, приказал присутствующим повелительным тоном:
– Требую убрать оружие! Неподчинение будет караться ристопией.
Все, кто стоял с мечами, кинжалами и морскими рапирами в руках, нехотя отправили свои клинки обратно в ножны.
– Я вижу, здесь собирались учинить что-то недозволенное, – продолжал десятник гиозов, прежде всего обращаясь к торговцу, за спиной которого стоял десяток вооруженных слуг. – Разве вам неизвестно, благородный рэм, что по закону, если ссора приводит к схватке, это должен быть честный поединок равным оружием в уединенном месте и в присутствии хотя бы одного стража порядка и трех свидетелей?
Туртюф поспешил ответить, но уже без свойственной ему твердости:
– Именно так, рэм, мы и хотели поступить. Вот только вас недоставало. Теперь же всё в порядке. А свидетелей здесь вполне достаточно…
Стражники переглянулись. Посовещавшись, они выпроводили с хироны слуг, оставив только по одному с каждой стороны: Кирикиля и того, над которым яриадец всё время подтрунивал, называя «жирным», «навозным жуком» и «недоноском». Кроме того, стражи порядка потребовали у ДозирЭ и Туртюфа уплатить по шесть паладиумов – «поединочный сбор» – единственную подать в Авидронии, которая еще не была отменена. Торговец порывался внести и пол-инфекта за воина Белой либеры, но молодой человек наотрез отказался от этой любезности, восприняв ее как очередное оскорбление.
