ДозирЭ, впрочем, как и все новички, перепугался не на шутку, решив, что наступил конец света, так давно предрекаемый последователями учения «Храма неминуемой Кары», которых в Грономфе попадалось множество. Свинцовые тучи опустились до самых мачт, громы перебивали друг друга, сливаясь в оглушительную канонаду, вслед за одним тяжелым валом, обрушивающимся с грохотом вниз, следовал новый вал, еще более жестокий: разинув громадную пасть, он пытался проглотить хрупкий корабль. Казалось, весь мир вокруг до самого горизонта обесцветился, перекосился, словно Шерас уже раскалывается на части. Корабль то взлетал над волнами, едва не касаясь туч, то падал в губительные водовороты.
Опытные моряки лишь посмеивались: то ли бывало – однако вскоре и им стало не до шуток. Ветер ломал мачты, рвал в клочья паруса и снасти, срывал башни, выламывал и сметал за борт палубные надстройки.
Шторм жаждал расправы над авидронским флотом, но авидроны не собирались сдаваться: были убраны паруса и закреплены метательные механизмы, галеры встали на весла, стараясь держать прямо на подкатывающую волну. Началась ожесточенная схватка.
Пока моряки и гребцы сражались со стихией, ДозирЭ вместе с товарищами по оружию хоронился в трюме, с содроганием ожидая гибели своего корабля. Воины молились, собираясь в бесконечный путь, многих выворачивало, другие лежали в бессознательном состоянии, близкие к смерти. Судно то и дело сотрясалось от страшных ударов, его швыряло из стороны в сторону, вниз, вверх; иной раз оно накренялось так, что почти ложилось на бок, и циниты падали, катились по полу, ударяясь о простенки. Всё вокруг скрежетало, трещали деревянные перекрытия, кто-то визгливо кричал, сообщая об очередном разрушении или о пропавшем моряке. На полу появилась неизвестно откуда просочившаяся вода, один из несчастных неожиданно покончил с собой, другой в неразберихе напоролся на собственный кинжал.
Так прошло два дня. Вдруг всё стихло, качка прекратилась, и в это же самое время ДозирЭ очнулся. Откуда-то издалека пробивались спокойные и чистые звуки лючины, слышался стук топоров и бодрые возгласы десятников. На обессиливших ногах молодой человек поднялся на палубу. Всё вокруг от носа до кормы порушил и обезобразил проклятый шторм, но везде уже ухватисто работали моряки и морские циниты. Небо было высоким и голубым, а под ним расстилалась бирюзовая морская гладь, густо усеянная лиловыми точками водяных роз. Самое удивительное зрелище, которое молодой человек видел в своей жизни.
ДозирЭ оглядел горизонты. Вокруг дрейфовало много кораблей, и все они имели самый унылый вид. Наконец воин разыскал невозмутимую «Саталикозу», которая оказалась повреждена меньше остальных, и у него отлегло от сердца – Божественный жив. Однако на всем обозримом пространстве он так и не смог обнаружить «плавучих акелин». И у ДозирЭ внутри всё словно онемело: о, беспощадные, беспощадные Гномы!
Как выяснилось позже, шторм разметал авидронские корабли по всему морю Радости, и только в порту Бенедикта удалось установить, какие галеры спаслись, а какие навечно поглотила черная пучина. С каким же счастьем ДозирЭ, уже совсем отчаявшись, бросился на грудь Идалу, когда увидел все шесть транспортных салурисов «плавучих акелин», входящих в гавань! Впрочем, радость быстро прошла: к кораблю, где находилась Андэль, уже устремилась малая галера с поднятыми сигнальными лентами, которые извещали всех вокруг: «Мы благодарим Солнце и Небо, что вы живы!» На носу стоял Божественный.
Красивый Хо, интол Оталарисов, вот уже несколько раз встречался на «Саталикозе» с Инфектом Авидронии, выказывая ему невиданное почтение. Однако должна была состояться еще и церемониальная встреча, которая в подобных случаях обычно сопровождалась праздничным шествием. Когда наконец через несколько дней в Бенедикт пришли все суда, а пятьдесят три пропавших корабля ждать более не имело смысла – верно, все они сгинули во время шторма, – Алеклия приказал выгружать на пристань лошадей и колесницы, а также всё остальное, необходимое для «составления красочной процессии».
Однажды поздним утром в начале главной улицы Бенедикта показалась пестрая кавалькада, и горожане, уже давно поджидавшие начала церемонии и потерявшие всякое терпение, ринулись вперед, желая занять место как можно ближе к дороге. Все они, однако, были остановлены местными стражами порядка, вооруженными плетеными щитами и длинными бамбуковыми палками.
Били калатуши, призывно гудели трубы и раковины, а лючины играли «Славу Авидронии!». В небе показались воздушные шары, и толпа ахнула: многие решили, что видят Божьих посланников, снизошедших с облаков, и принялись молиться. Вскоре матри-пилоги опустились совсем низко, и на головы оталарисов посыпались кружащиеся в воздухе пестрые лепестки цветов – красные, оранжевые, синие, белые.
В голове шествия бежали колонной мальчики в коротких розовых накидках с посеребренными рожками и дудели, поворачиваясь во все стороны. За ними, отстав шагов на триста, шли белобородые старцы, олицетворяющие знание и опыт. Один нес в вытянутой руке клетку с птицей, другой – копье, третий – куриное яйцо, четвертый – сноп пшеничных колосьев. Все эти предметы вместе иносказательно обозначали умное и доброе послание дружественному народу Оталарисов с пожеланием мира, плодородия и процветания.
После старцев провели боевого черного слона в железных доспехах, который вызвал восхищенный гомон, а далее проследовали два больших отряда морских цинитов, одетых празднично и вооруженных диковинным и вряд ли пригодным для боя оружием, которое на самом деле использовали только в триумфальных шествиях. За трубачами, предварявшими главную часть процессии, показались знаменосцы, несущие белое с золотыми львами знамя Инфекта Авидронии, и тут все горожане ахнули и воздели руки к небу, завидев всадника в бертолетовых одеждах с короткой пикой в руках и на красном коне. Его окружали со всех сторон пешие телохранители – лучники, копьеносцы и меченосцы. «Алеклия, Алеклия!»
– Разве бывают красные кони? – спросил удивленно у отца, с виду лавочника, кудрявый мальчик из толпы.
– Это правитель Авидронии и говорят, что он самый настоящий бог. А у богов всё возможно, ты же знаешь, – отвечал мужчина, и сам удивленный до крайности.
– Да? Ух ты! – изумился мальчуган, разглядывая во все глаза живого бога, но тут вдруг снова спросил: – А разве бог не один – тот, которому мы молимся?
– У каждого народа – свой бог, – не сразу нашелся лавочник, заметно раздражаясь оттого, что мало соображает в таких сложных вещах.
– А я думал, что бог – один на всех, – разочарованно протянул малыш и тут, немного поразмыслив, едва не задохнулся от целой цепочки умозаключений, которыми смог бы запутать не только простоватого лавочника, но и авидронского тхелоса: – Но если богов много, кто из них главней? И если каждый из них, как наш, создал Шерас, то кто тогда его создал на самом деле? И тогда все ли они настоящие боги? Если наш бог не в силах вернуть нам маму и сестру, то, возможно, авидронский бог сумеет это сделать? Может быть, он сильней нашего, раз победил лимских разбойников?..
Не выдержав, лавочник дал мальчишке крепкую затрещину.
