В расположении партикулы даже не выставлялась стража, на подъехавший отряд никто не обратил ровным счетом никакого внимания. Встретившиеся воины некогда прославленного монолита угрюмо прятали глаза, многие были не вооружены и имели неопрятный вид. Одни, скучая, прогуливались, лениво перебрасываясь короткими фразами, другие открыто, не боясь порицания, играли в стекляшки.
– О, Гномы, что за жалкое зрелище! – не выдержал ДозирЭ.
Друзья спешились и пошли искать хоть кого-нибудь, кто прояснил бы им ситуацию.
За казармами, на вытоптанном пустыре, два обнаженных по пояс воина-гиганта сражались на утяжеленных деревянных мечах. Иногда они останавливались и обменивались короткими замечаниями, но после вновь с яростью сходились, обрушивая друг на друга тяжелые хлесткие удары.
ДозирЭ и Идал приблизились. Взбитая ногами пыль, подхваченная внезапным порывом ветра, окатила с ног до головы небольшую группу зрителей, наблюдающих за схваткой. Кто-то недовольно выкрикнул:
– Давай же, Тафилус! Что же ты?!
Широкоплечий великан, к которому были обращены эти слова, мельком и достаточно злобно посмотрел на того, кто только что кричал. Вдруг он заметил подошедших – сотника Вишневой армии и ополченца в плаще песочного цвета (так теперь одевался Идал) и замер от удивления. В то же мгновение соперник налетел на него, выбил меч и сбил с ног. Большинству показалось, что схватка Тафилусом проиграна, но гигант неожиданно ловко откатился в сторону, уйдя от «смертельного» удара, схватил свой меч и, успев в последний момент подняться на одно колено, защитился от очередной атаки. Столкновение двух мечей было ужасным, раздался глухой хруст, и оба воина остались с никчемными деревянными обрубками в руках. Пораженные зрители ахнули…
Поединщики, обменявшись приветствиями, закончили схватку и разошлись.
Тафилус подошел к друзьям. Поначалу великана охватило смятение, потом лицо его осветилось счастливой улыбкой, и друзья «на крови» по очереди крепко обнялись, причем не сдержавший своих чувств грубоватый девросколянин слегка помял своих не столь крепких, как он, товарищей.
Позже ДозирЭ, Идал и Тафилус трапезничали в довольно убогой кратемарье на краю города. Сюда их привел девросколянин, пообещав самую вкусную на свете еду и преотменное вино. Наивный великан, мало что видевший в жизни, простоватый, привыкший к незатейливому лагерному быту и никогда не имевший в кошеле ничего тяжелее пары инфектов, не мог и предположить, какими изощренными ценителями в области гастрономии стали ДозирЭ и Идал. Впрочем, грономфские мужи, не желающие обидеть вновь обретенного друга, постарались не подавать виду, что чем-то недовольны, не обращали внимания на грязь в углах, на нахальную обслугу, на бедняков-оборванцев, сидевших вокруг, и поглощали плохо прожаренную дичь, словно непревзойденные блюда, приготовленные в самой известной грономфской кратемарье.
Тафилус, особо не заботясь о приличиях, торопливо проглотил двух зайцев и четырех голубей, запил всё это, делая чудовищно большие глотки, двумя кувшинами кислого вина и с удовольствием облизал жирные пальцы. Глядя на него, ДозирЭ чуть заметно усмехнулся – когда-то он и сам был таким, пока не очутился в Белой либере.
Насытившись, друзья продолжили дружескую беседу. ДозирЭ и Идал рассказали девросколянину о некоторых своих приключениях, причем их истории выглядели настолько неправдоподобно, что Тафилус несколько раз недоверчиво улыбался или обиженно хмурился: уж не пытаются ли друзья «на крови» над ним подшутить? Впрочем, весь вид грономфских воинов, а в особенности пылающие награды ДозирЭ и его платки, в конце концов убедили его в правдивости услышанного.
В свою очередь, Тафилус поведал о том, что происходило с ним и с его партикулой начиная с того дня, когда он попрощался с ДозирЭ и Идалом. Долго он перечислял славные подвиги своего отряда, лишь изредка и с присущей ему скромностью упоминая о собственных деяниях, – друзья при этом нисколько не сомневались в исключительной доблести великана, тем более что на правом его плече красовались светло-розовые хвостики десятника, на шее был повязан синий платок, а на груди сияло золото и серебро фалер. Не забыл он рассказать и о величайшем сражении под Масилумусом, где партикула Эгасса оказала неоценимую услугу великому полководцу Лигуру, переломив ход судьбоносной битвы. Но когда девросколянин вспомнил, как Инфект послал «неуязвимых» в земли ларомов, лик его опечалился, а голос задрожал…
Ничто не предвещало беды. Непоколебимый в своей решимости настичь и уничтожить врага, Эгасс наступал и наступал. Несмотря на тяжелое вооружение его партикулы, он постоянно совершал стремительные переходы и оказывался совершенно не в том месте, где его поджидал противник. Он удачно атаковал, нанося врагу невосполнимый урон, но никогда не позволял противнику причинять значительный ущерб себе, ибо предусматривал любую мелочь и всегда был хорошо защищен. Казалось, он чудотворец: всегда всё знает, принимает верные решения, отдает продуманные точные приказы и неизменно добивается результата. Воины считали его полубогом, ибо вот уже столько лет он вел их по дорогам войны от одной победе к другой. Всегда побеждать стало привычкой «неуязвимых», все они мнили себя героями. Цинитам даже в голову не приходило, что их военачальник может в чем-то ошибаться. Полководец Инфекта Карие со своей небольшой, но мощной ударной армией даже не успел ничего предпринять: находящийся в его временном подчинении партикулис Эгасс, посланный вперед всех в виде «наживки», всё сделал за него, загнав разбойников в самые глухие чащи, так что Карие, вскоре отозванный Инфектом, со спокойной душой оставил Эгасса одного в землях ларомов. Однако бесконечная череда маленьких и больших успехов вскружила голову даже этому непревзойденному стратегу…
Считалось, что отряд Дэвастаса почти разбит и теперь он едва ли насчитывает пятьсот человек, что бывший любимчик Хавруша зализывает раны где-нибудь в загаженной медвежьей пещере и подумывает о том, чтобы сбежать к «Свободным воинам» или к лагам. Но Дэвастас объявился там, где его никто ни при каких обстоятельствах не ждал, и именно в тот момент, когда Эгасс, едва ли не впервые в жизни, под давлением обстоятельств пренебрег теми важными правилами, неукоснительного исполнения которых на протяжении многих лет сам же и добивался от своих воинов. Во время одного из стремительных переходов Эгасс не стал разбивать на ночь лагерь, а ограничился лишь усиленной стражей и сторожевыми собаками. В ту же ночь стоянка партикулы подверглась внезапному нападению. Бой длился до самого утра, и вряд ли кого-нибудь можно было обвинить в трусости или упрекнуть в недостаточной храбрости. Он – Тафилус – лично убил по меньшей мере двадцать врагов и многих ранил, но когда противник наконец отступил, так и не сумев переломить ход событий в свою пользу, перед оставшимися в живых «неуязвимыми» открылась ужасающая картина. Сотни и сотни погибших товарищей, сожженные метательные механизмы, изуродованные колесницы. Партикула утратила почти всё свое имущество. Но самое страшное, пропало знамя отряда, и пропал сам Эгасс. Как ни искали его, обнаружить партикулиса ни среди живых, ни среди мертвых не удалось.
По закону Тертапента утрата знамени каралась наказанием военачальника и многих цинитов, а также роспуском отряда. А еще всеобщим презрением. Был случай, когда за подобный проступок сразу двум тысячам человек повязали черные шнурки, заклеймив их позором. Пленение же партикулиса только усугубляло вину. Поэтому выжившие в том диком ночном сражении воины все чувствовали личную ответственность за происшедшее и нисколько не удивились, когда им было велено от имени самого Инфекта отправляться в Де-Вросколь, разоружиться и ждать наказаний, а также роспуска партикулы…
