— А ты откуда?
— Из Москвы.
Час от часу не легче. Еще сейчас скажет — в Москве похитили.
— А тебя где похитили?
— В Москве.
— …Да ладно.
— Правда.
— Вот прямо вот в Москве?
— На Таганке.
— …Как?
— Девушку ждал. Стоял на тротуаре. Подошли двое. Сбоку, почти со спины… Ткнули чем-то острым, не сильно, сказали — садись. И подтолкнули. А сзади уже машина, «Жигули», и дверца открыта. Впихнули и сами сели. Показали нож. Приставили к боку.
— Русские?
— Нет.
— И что потом?
— За город выехали. Там фура стояла. И повезли.
— Ну, фуры все подряд трясут!
— У них там, в кузове, в самой глубине, вплотную к кабине, перегородка была. За ней — узкое такое пространство. Там и везли.
— Останавливали?
— Да.
— А ты закричать не мог?
— Не мог. Со мной парень ехал. А когда останавливались, у нас лампочка загоралась. Не всегда. Видимо, только когда менты останавливали. Тогда парень мне к глазу нож приставлял.
— Долго ехали?
— Долго.
— Сколько примерно?
— Даже примерно не знаю. Темно было.
— И что потом?
— Привезли в село. Потом узнал, что это Ведено. Попал в семью.
— Работать заставляли?
— По мелочи. Воды натаскать и прочее. В целом неплохо было. Я даже их детей английскому учить начал.
Я подумал: крепкая психика.
— Они выкуп хотели?
— Да, только не эти. У этих я просто жил.
— А кто?
— Не знаю.
— А откуда ты знаешь, что выкуп хотели?
— Те, у которых я жил, сказали, что переговоры ведутся.
— Не били, под камеру ничего говорить не заставляли?
— Нет.
— А потом что?
— А потом стало плохо. Меня ваххабитам передали. Они заставляли укрепления строить, камни таскать, били, перегоняли с места на место.
Поворачиваюсь к старшему.
— А с вами что было?
— Привезли в Урус-Мартан. В яму посадили.
— Выкуп хотели?
— Да.
— Били, пытали?
— Да. На камеру обращение к родственникам заставляли делать. Требовали миллион долларов. Я им говорю: откуда у них столько? А они снова бить начинали. Потом снизили до пятисот тысяч.
— Работать заставляли?
— Нет, только били… и выкуп требовали.
— А с вами в яме еще кто-то был?
— Да. Два строителя из Волгограда. Один человек из Ставрополя. Двое из Пятигорска.
— Их тоже не в Чечне похитили?
— Нет. Но строителей не в Волгограде похитили — из Ставропольского края тоже, они там что-то строили.
— Что с ними стало, знаете?
— Нет.
Поворачиваюсь к молодому.
— И с тобой тоже другие заложники были?
— Я их десятки видел.
— Тоже про них ничего не знаешь?
— Двоих при мне убили.
— За что?
— Просто так. А одному голову живьем отпилили, за то, что бежать пытался.
Он помолчал. Я не мешал.
— И еще одного. В дороге. Когда перегоняли. Он идти не мог. Пожилой был. Фотокорреспондент. Еще в ту войну в командировку приехал.
У меня по спине мурашки побежали.
— Его фамилия была…?
— Да…
Я был потрясен. О его судьбе никто ничего не знал. Помолчали.
— Ребят, у меня к вам обоим вопрос: как вы здесь-то оказались?
Старший:
— Меня выдернули из ямы и привезли в Грозный, работать. Там было много таких, как я. Укрепления строили. Видимо, решили, что выкупа не дождутся. Это я потом понял. Они говорили, что война начнется. Потом сюда перегнали.
— А ты? — младшему.
— Примерно та же история. А здесь, когда вы окружать стали, это я по их разговорам понял, я уже начал по-чеченски немного понимать, у них тут суета началась. Они стали уходить. Про нас чуть не забыли. Потом вспомнили все-таки. Сегодня последние уходили. И нас повели. А как вертолеты начали над городом кружить, они совсем голову потеряли. Мы рванули в сторону. А им не до нас было. И тут вы появились.
— Понятно. Ребята, мы должны будем вас в штаб сдать, вы не пугайтесь, все нормально будет, они вас в Москву отправят. А там — одного в посольство, другого — домой. Ты вот что, земляк, телефон мне свой дай. Я же тоже из Москвы.
Он продиктовал. Первые три цифры совпадали с номером моих родителей.
— Так… ты… по какому адресу живешь?
Он назвал адрес. Это была улица моего детства.
Все. Грозный блокирован. Никаких переговоров. Будет штурм. Этого никто не скрывал.
Внутри — тысячи боевиков. Мощная система обороны. Блиндажи, окопы, рвы. Все передвижения — по подземным ходам, коллекторам. Каждый дом — крепость. Первые этажи оборудованы амбразурами. На нечетных этажах пробиты сквозные ходы — для снайперов. Было время подготовиться. При этом биться до последнего они не собирались. Хотели продержаться до конца января, а там Парламентская ассамблея Совета Европы — «руки прочь» и т. д. Но до 27 января — кровавая баня.
Это я от пленных узнал, с которыми интервью делал. У меня доступ был (карт-бланш!).
Первые пленные в этой войне — отдельная тема.
Они очень разные были.
В нашем сознании прочно укоренилось представление о боевиках как о каких-то страшных, свирепых монстрах, одним своим видом внушающих ужас. Ничего подобного. За редким исключением.
Они ничего не внушали — ни ужас, ни ненависть, разве что недоумение. Очень напуганные, жалкие, несчастные люди.
Когда мы делали с ними интервью, они еще «тепленькие» были, только-только в плен попавшие.
«Первично обработанные» в блиццопросах, которые проводили военные — спецслужбы до них пока не добрались.
Их за шиворот вытаскивали из ям, которые для таких случаев имелись почти в каждом подразделении, грязных, оборванных, с разной степенью побитости, и вперед — интервью.
Вот молодой парень, лет восемнадцать, вполне интеллигентного вида. Он напомнил мне нашего давнего знакомого — «Прафэсора»-студента. Кожаная куртка, джинсы. Все в грязи, но видно, что грязь свежая. Руки за спиной, испуганно озирается на военных, на нас смотрит с надеждой.
