Был накрыт стол. Его сконструировали из различных пустых ящиков военного назначения. Из них же сделали скамьи.
Стол ломился от закусок. Закуски были следующего происхождения:
казенные — тушенка, сгущенка, наиболее вкусные элементы сухпайков;
коммерческие (в Ханкале уже работала палатка военторга) — колбаса «Краковская», плавленые сырки, карамельки, печенье «Лютики», тонизирующий напиток «Байкал»;
частные (запасы тарелочников, привезенные из Москвы) — сырокопченая колбаса, консервы, шоколад;
благотворительные (пожертвования жителей Шали и других населенных пунктов, через которые проходило войско Кравцова и Палыча) — консервированные огурцы, помидоры, опять же тушенка, колбаса различная.
Водка «Исток» — количество большое.
Откуда водка? Схему работы бутлегеров на войне раскрывать не буду в интересах журналистов будущих поколений. Если в зоне боевых действий вам нужна водка — она сама вас найдет. Исключение составляют лишь территории, на которых действуют законы Шариата. Да и то — ерунда это все.
Наши тарелочники были потрясены. Еще никогда их командировки не начинались так сказочно. А они люди бывалые, поверьте.
Выпили за встречу, потом — за победу, потом — молча, стоя и не чокаясь. Потом просто выпивали.
Приходили гости из дружественных подразделений.
Потом мы ходили в гости к дружественным подразделениям.
И заметьте — никаких безобразий. Криков, стрельбы в воздух. Тем более не в воздух.
Ну, легкие безобразия, конечно, были. Например, Пехота пошел в сортир. А сортиры в Ханкале построили очень быстро, потому что технологично. А технология была такая. Экскаватор вырывал яму. На яму клались четыре крепкие доски — две вдоль, две поперек. А на доски ставился скворечник. Но скворечник квадратный, а яма-то круглая. И немного шире. Таким образом, с каждой стороны оставался зазор.
Ну, в ту войну примитивно шутили. Идет человек в сортир. Дожидаются, пока штаны спустит, сядет (секунд десять), и в зазор — камень побольше. Клиенту — брызги снизу, шутникам — радость.
Но прогресс не стоит на месте. Технологии развиваются.
Пошел, значит, Пехота в сортир. А Палыч (пожилой человек!) взял шашку дымовую, да не просто дымовую, а страшную, с красным таким дымом, подождал десять секунд — и в зазор. А она ведь не сразу раскочегаривается — сначала слабый дымок пошел, а потом — раз! — весь сортир объят красным дымом, как пламенем, очень красиво. А из него Пехота выскакивает со спущенными штанами. А Муха, циник, снимает.
Всем очень понравилось.
А кроме безобразий был еще костер. Песни под гитару. Какое войско без гитары? Сначала бойцы пели — очень содержательные песни про дембель, про родную.
А потом Муха, рокер, взялся за дело.
Всем очень понравилось.
Потом мне стало казаться, что мы не под Грозным, а под Троей и палатки наши — не палатки, а шатры, а на столе — не «Краковская», а куски зажаренного на вертеле быка, а Палыч — не Палыч, а Агамемнон.
А потом я уснул. В общем, все получилось.
Наутро начали работать. Никакой опохмелки, заметьте. Война. Мы уединились в шатре. Стали отсматривать материалы. Это заняло довольно много времени. Не отсмотрели и трети — зазвонил «спутник». Опять же заметьте — не забыли включить. Звонила Таня Собакина.
— Кирилл, привет.
— Привет.
— Как вы там устроились?
— Лучше не бывает. Нет, я серьезно. (Она могла подумать, что я ерничаю, как всегда.) Классно устроились.
— Я рада. У тебя включение сегодня.
— А чего включать-то, ничего не происходит.
— Надо. Страна по тебе соскучилась.
— А… привет стране.
— Вот сам и передашь.
— Ну, Тань, мне, кроме привета, правда передать нечего. А привет могу. Только это другая передача.
— Слушай, Крестовников, ты зануда. Ты меня достал. Почему я все время должна преодолевать твое сопротивление?
— Да? Я думал, это я тут преодолеваю. Ну ладно, сколько минут позора?
— Да две-три, не больше. Сходи в пресс-центр, возьми сводку, обработай ее литературно.
— Не, давай одну. Две-три не выдержу.
— Ну давай, зануда, — она была почти ласкова. — В 22.15. А в 21.55 — техпроба.
— Понял, целую.
Поплелся в пресс-центр. Это недалеко. Захожу, здрасьте, говорю. «А можно сводку получить?» — «А пожалуйста».
Дают листок.
— А к вечеру свежачка не будет?
— Нет, только завтра утром.
— А, спасибо.
Тащусь обратно. По дороге изучаю документ.
«За прошедшие сутки силами Объединенной группировки федеральных войск (сил) на Северном Кавказе уничтожено 950 боевиков, 13 единиц бронетехники бандформирований. Захвачено 45 гранатометов, 245 единиц стрелкового оружия. Обнаружено и ликвидировано 3 склада боеприпасов. Изъято 1,2 тонны наркосодержащих веществ, ликвидировано 4 подпольных нефтеперегонных завода. Потерь в рядах федеральных войск нет».
Да, думаю, бедные боевики! Такие потери! За одни сутки! И какая лаконичность стиля! Это, значит, каждый день такие успехи! Это, значит, уже почти 100 000 боевиков уничтожено. Это только убитые. Значит, раненых около 300 000! А кто же Грозный-то обороняет? Ведь вся Чечня уже убита или ранена. А если ту войну посчитать, то уже раз восемь. А у нас потерь нет! Ни убитых, ни раненых. Действительно, я разве видел? И у Костика под Гудермесом не грузили на «коробки» — это мне показалось, и в других местах.
Вот как это можно обработать литературно?
Остаток дня посвятил отсмотру материалов.
Вечером вышел в прямой эфир. Умничать не стал. Наплел что-то про то, как все здорово устроено в Ханкале и боевикам теперь не устоять. Даже на одну минуту не натянул. 50 секунд позора. Потом были Мишины вопросы. Ну, он умный, понимает, что к чему, спрашивал обтекаемо, давая мне возможность так же отвечать.
Все. Рабочий день окончен.
Вы думаете, мы начали безобразничать? Ничего подобного. Спать легли.
На следующий день уединился в шатре. Материалы были отсмотрены, раскодированы, можно было писать тексты.
Звонит «спутник».
— Таня! Дай жить! Ты видела, что вчера было? Страна по мне уже не скучает? Я не могу говорить в эфире, когда говорить нечего!
— Кирилл, ну придумай что-нибудь.
— Тань, у меня пять сюжетов! Понимаешь, пять! В том числе бой в натуральную величину и про заложников — вообще сенсация! И еще про пленных боевиков! Они вам не нужны?
— Нужны, Кира, нужны. Но включения тоже нужны. Все включаются, и мы должны.
