– Тебе делать нечего? – хором спросили нелюбезные товарки.
Не отрываясь от экрана, девушка продемонстрировала им
купюру. Нахалки моментально бросили пилюли и ринулись к конторке.
– Чего же нас не попросили? – укорила одна.
– Делов-то, файл открыть, – с сожалением добавила другая.
– Костина Елена Никаноровна? – спросила моя помощница.
– Да, – обрадовалась я.
– А ее от нас в одиннадцатый корпус перевели, там и лечили,
– пояснила сидевшая у монитора.
Пришлось отправляться в обратный путь.
Одиннадцатый корпус выделялся среди своих собратьев, как
элитный доберман в своре беспородных дворняжек.
Аккуратно выкрашенное, похоже, только что отремонтированное
здание цвета качественного сливочного масла. Палаты тут были на двоих, вернее,
огромную комнату разделяла стена из непрозрачного стекла. В каждом отсеке по
кровати, а душ и туалет общие, почти европейские условия. На подоконниках буйно
пылала герань, новенький линолеум блестел, в воздухе пахло хорошей косметикой и
еле уловимо больницей, а сидящая на посту медсестра расплылась при виде меня в
самой сладкой улыбке.
Я вновь раскрыла кошелек и через пару минут узнала
необходимые сведения – лечащим врачом Костиной оказалась Яковлева Надежда
Викторовна. «Она в ординаторской, – щебетала девушка, – последняя дверь по
коридору».
Надежда Викторовна самым спокойным образом пила довольно
дорогой растворимый кофе «Карт нуар».
Одна из моих лучших подруг Оксана, хирург по профессии,
как-то сказала, что самое подходящее время для разговора с врачом – два часа
дня.
– Понимаешь, – объясняла подруга, – с утра все носятся как
черти. Больные анализы сдают, кое-кого оперируют, процедуры всякие, перевязки…
Ну ни секундочки свободной. С четырех тоже не слишком удобно – начинаются
вечерние заботы – уколы, клизмы. А вот с двух до шестнадцати чудное время,
тихий час после обеда. Все в кайфе, поели и балдеют. Врачи – от того, что
перерыв наступил, больные – потому, что их временно лечить перестали. Надежда
Викторовна не была исключением. Проведя в хлопотах утро, она вознаграждала себя
чашечкой ароматного напитка.
– Вы ко мне? – улыбнулась докторица. – Проходите,
пожалуйста.
Сев на любезно предложенный стул, я решила сразу брать быка
за рога и спросила:
– Два года назад, летом, у вас лечилась Елена Никаноровна
Костина, помните такую?
Реакция на этот вообще-то совершенно обычный вопрос
оказалась сногсшибательной. Женщина сравнялась цветом с халатом, в глубоко
посаженных карих глазах заплескался откровенный ужас. Красивая рука с аккуратно
сделанным маникюром задрожала, кофе пролился на стол. Удивленная таким
поведением, я осведомилась:
– Так как?
– Не было здесь Костиной, – пробормотала Надежда Викторовна
еле слышно.
– Ну ничего себе, а компьютер выдает ваше имя.
– Давно происходило, не помню, – отбивалась Яковлева, – тут
больных много. Поток идет, разве всех упомнишь!
Но ужас в ее глазах стал еще больше, к тому же мелко-мелко
задергалась щека.
– Очень странно, – отчеканила я, – собственно говоря, меня
направила сюда Олимпиада Евгеньевна, мать Лены.
– Не помню, – помертвевшими губами пробормотала терапевт.
– У меня проблема с сестрой, – решила я слегка успокоить
нервную даму, – такая же, как у Олимпиады Евгеньевны с Леной. Кстати, старшая
Костина сказала, будто вы замечательный доктор и обязательно мне поможете!
Внезапно пальцы Яковлевой разжались, керамическая кружечка
шлепнулась об пол. Раздался звон, коричневая лужица растеклась у моих ног.
– Нет, – вскрикнула Надежда Викторовна, – и не просите! Ни
за какие деньги не возьмусь!
– За что не возьметесь? – тихо спросила я, вплотную
придвигаясь к столу. – За что?
Яковлева прикусила губу.
– Так как? – продолжала я настаивать. – Если предложу, к
примеру, много тысяч долларов, откажетесь?
– Господи, – зашептала врач, – господи…
– Она ведь умерла, правда? – глядя в ее испуганные глаза,
спросила я.
Надежда Викторовна медленно, словно сомнамбула, кивнула.
– Милая, – ласково прочирикала я, беря ее за потную, вялую
руку, – вам совершенно не следует меня бояться, наоборот, расскажите правду,
станет легче.
– Кто вы? – прошептала Яковлева. – Из милиции?
– Нет, нет, – поспешила я разуверить собеседницу, – работаю
частным детективом, к органам никакого отношения не имею, ваша тайна умрет
между нами. Но если вы сейчас не раскроете ее, не исключена возможность, что
придется давать показания в кабинете у следователя. А там очень неприятно –
протокол, мебель, привинченная к полу, на окнах решетки… Сколько вам заплатила
Олимпиада Евгеньевна?
– Ничего, – проблеяла потерявшая остатки разума дама, –
ничего.
– Как так? – изумилась я.
Надежда Викторовна вытащила из кармана марлевую салфетку,
тщательно высморкалась и сказала:
– Уж как потом мучилась, что согласилась, одному богу
ведомо. Иногда по ночам слышу шорох на лестнице и думаю: «Ну все, за мной
идут». У вас дети есть?
– Двое.
– Значит, поймете меня. Если б не Чечня проклятая…
– Давайте по порядку, – попросила я.
Надежда Викторовна пробыла замужем всего год, потом
благополучно развелась и никогда не сожалела о разрыве с мужем. Всю любовь,
нежность и верность женщина отдала сыну Васеньке.
Вася рос замечательным, беспроблемным мальчиком. Не ребенок,
а коробка шоколадных конфет. Отлично учился, помогал по хозяйству, никогда не
спорил с матерью, не требовал дорогих игрушек и одежды… Милый, спокойный, он
больше всего любил рисовать.
После школы он с легкостью поступил в институт. Беда грянула
в начале второго курса. Пришла повестка в армию. Надежда Викторовна ринулась в
военкомат со справкой из деканата, но сурового вида полковник объяснил
встревоженной матери:
– Военной кафедры в вузе нет, сын подлежит призыву.
– Ему положена отсрочка на время учебы! – возразила
Яковлева.
