Под стать «даме» была и одежда – вытянутый в разные стороны
трикотажный костюмчик фирмы «Панинтер», а поверх куртка-ветровка
ядовито-оранжевого цвета с надписью «Brourlin». Единственно, от чего я не
смогла отказаться, так это от хорошей обуви. Ноги у меня чувствительные, и дешевые
ботинки моментально натирают мозоли. Постояв в задумчивости возле шкафа, я
извлекла отличные кожаные мокасины от Гуччи, легкие, удобные и, конечно,
дорогие. Но наш человек воспринимает дорогую обувку как что-то невероятное,
круто навороченное, на многокилометровой платформе или с пряжками, усыпанными
«каменьями». Поэтому простые, без всяких прибамбасов туфли не вызовут интереса,
к тому же я от души испачкала несчастные мокасинчики в горе строительного
мусора.
– И ди, иди отсюда, – заявила дежурная, окинув меня
оценивающим взглядом, – убирайся подобру-поздорову, пока охрану не кликнула.
Тут не подают.
Я униженно загундосила:
– Дык ведь Борька велел явиться, он тута в балете
выплясывает.
– Вы его мать, что ли? – слегка помягчела девица.
– Нет, деточка, соседка я им, почитай всю жизнь на одной
лестничной клетке живем… Вот пообещал, возьмут уборщицей, вроде Бориска с
хозяином договорился…
Неожиданно девушка улыбнулась:
– У нас хозяйка Софья Михайловна, только тебе, тетка, не
сюда, здесь вход для гостей. иди во двор, там есть железная дверь. Позвони в
звонок.
Я послушно отправилась по указанному адресу. На этот раз
налетела на крепкого, словно литого парня. Выслушав сбивчивый рассказ, он
велел:
– Покажи сумку!
Я покорно раскрыла позаимствованный у Маруси ридикюль из
искусственной лаковой кожи. Девочка польстилась на дешевизну и купила его в
«Самаритэн» во время осенней распродажи. Но блестящая клеенка моментально
потеряла вид, потускнела и пошла белесыми пятнами.
– Подымайся вон по той лестнице и аккуратненько в первую
дверь постучи, – наставлял меня парень, – Софья Михайловна наглых не любит.
Краем сознания я отметила, что откуда-то знаю это имя и
отчество, но бездумно послушалась охранника. На аккуратное поскребывание
раздался возглас:
– Входи.
Я толкнула створку и оказалась в довольно большом помещении
этакого будуарно-кабинетного стиля. Всюду плюшевые диваны, бантики, воланы,
торшеры и строгий серый офисный письменный стол у окна. За ним в шикарном
вертящемся кожаном кресле сидела… Соня. Та самая медсестра Соня, жена Артема,
благодетельница гримера-наркомана Павла Филонова и сестра Тани.
От неожиданности мои ноги попятились назад. Соня расценила
движение по-своему и ухмыльнулась.
– Чего испугалась? Иди, иди, не кусаюсь. Ты, что ли,
Борькина соседка?
– Да, – проблеяла я хриплым голосом.
– Пьешь?
– Ни в жисть, – заверила я хозяйку.
– Больная?
– Не-а, здоровая.
– Почему худая такая?
Я развела руками:
– С чего толстой-то быть? Доходов у нас кот начихал, один
геркулес да «Олейна».
– Ладно жалобить, – отмахнулась Соня, – послушать, так все
прямо с голоду мрут, а посмотреть, так и в Турцию катаются, и дубленки
покупают.
Я побоялась возразить.
– Сто баксов в месяц, – отрезала хозяйка, – начинать прямо
сейчас. Убирать комнаты, туалеты, ванные, как только номер освободится, ты туда
с тряпкой, постельное белье меняешь, полотенца, коврик в ванной и все насухо
вытираешь. Что увидишь – молчишь. Если кто из гостей кошелек забыл, часы или,
например, кольцо, упаси тебя бог тронуть, сразу сюда неси. Пропадет что, имей в
виду, мало не покажется!
Я испуганно ойкнула и зачастила:
– Как можно, всю жисть у людев убираемся и никогда нигде,
могу рекомендации представить!
Соня сменила гнев на милость:
– Ладно, ступай вниз, да в зал не суйся. Возле кухни
комнатку найдешь, смотри не перепутай! Там две двери – справа и слева, так тебе
в левую. Возьмешь в шкафу тряпку, пылесос, форму натянешь и тащи все сюда. Поставишь
у входа да и жди, придет Рита и покажет, что к чему. Да, паспорт давай.
Я опять заныла:
– Борька не предупредил о документе, не взяла с собой.
– Ладно, – неожиданно смилостивилась грозная хозяйка, –
сегодня так отработаешь, но чтоб завтра без ксивы не являлась. Прописка,
надеюсь, московская? Я молдаван убогих к себе не принимаю в обслугу, только и
ждут, чтоб спереть чего и сделать ноги.
– Всю жизнь в Москве живу, – заверила я Соню, – ровнехонько
с рождения, сама чеченцев терпеть не могу.
– И ди, иди, – махнула рукой хозяйка, – будет болтать. Делом
займись, коли нанялась.
Я послушно потрусила к двери.
– Да, вот еще, – остановила Софья Михайловна, – освободишься
завтра в три часа дня, сутки работаешь – сутки дома, поняла?
Я закивала.
– Если кто из гостей чаевые даст, они твои!
И зобразив полный восторг, бьющее через край счастье, я
задом, как средневековый придворный, выползла в коридор и моментально наступила
грязной туфелькой на безукоризненно лаковый ботинок Бориса.
– Ах ты, куча безмозглая, – взвился парень, уставившись на
белый отпечаток, – и кто только сюда пустил! Убоище сраное!
– Соседку не признал, милок, – запела я, – что ж ты,
Боренька? Стоило только праздничный костюм надеть, и пожалуйста!
– Господи, – забормотал парень, – извините. Ну и ну!
– Ладно, Боренька, – протянула я, – прощевай, болтать
недосуг, бегу за ведром.
Внизу вовсю гремела музыка. Вход в зал был закрыт, по бокам
виднелись две двери. Я на секунду притормозила, припоминая, в какую не следует
входить, и со всего размаху толкнула правую. Створка не хотела поддаваться, но
я упорно пинала ее. Что за черт, мне же велено взять ведро и пылесос. Неужели
возвращаться назад? Представляю, что скажет Соня! Хорошо еще, если не выставит
дуру-уборщицу вон.
Я с силой налегла на дверь. Потом разбежалась и налетела на
нее плечом. В кино главный герой, как правило, ловко ломает таким образом
преграды.
– Кто там? – послышался сердитый голос, и дверь
распахнулась.
