— Да не, с деньгами у меня проблемы, — сказал он, когда ему начал задавать вопросы Протас и остальные арестанты. — У меня просто отец с хозяином дружит, да и меня тот знает через отца. Так что у меня здесь, можно сказать, зелёная. И если у кого какие проблемы, я могу передать на волю всё что нужно, по зелёной. Даже позвонить могу прямо из кабинета.
— Да у нас с этим проблем нет, — равнодушно сказал Протас.
Шестеро из семи обитателей камеры до тюрьмы не имели кличек, поскольку не сидели ни разу, и только попав за различные махинации придумывали себе погоняло, чтобы не отличаться от блатных. Но поскольку они пользовались солидной поддержкой с воли от своих небедных родственников или оставленных женам или компаньонам коммерческих предприятий, то чувствовали они себя здесь очень неплохо и даже видавшие виды арестанты считались с ними и многие называли эту камеру блатной.
— Я и по тюрьме могу ходить, — отреагировал на холодность Протаса Шкотов, чтобы хоть как-то заинтересовать их своей персоной. — Практически в любую хату могу зайти, если надо кому что.
— А меня можешь с собой взять? — вдруг оживился, уцепившись за интересующую его тему Протас.
— Н-незнаю, — неуверенно проговорил Сергей, — надо поговорить будет с хозяином. Сам-то я без проблем, а вот насчёт взять с собой…
— Ну так поговори, ё-моё, вряд ли он тебе откажет, — раздобрел Протас и обратился к единственному обитателю камеры, который уже был судим и выполнял роль шныря, для чего и был заселен сюда. — Эй, Кузнец, завари-ка нам чаю быстренько. Не видишь, мы человека встречаем.
Заросший, но в чистом спортивном костюме и опрятный мужичок начал суетиться возле стола, на котором помимо электрического чайника стояла даже микроволновая печь. Сам Протас встал и достал из небольшого холодильника коробку конфет «Птичье молоко». Он положил её на шконку и, показав Сергею на место рядом с собой, сказал:
— Присаживайся, не стесняйся. Я и сам иногда звоню от хозяина, вот только перед проверкой с женой разговаривать ходил к нему. Вот только мне это обходится ой-ёй-ёй во сколько. Про то, чтоб сходить куда-то в гости я даже и не заикаюсь. А что там за связь на воле новая такая появилась, не знаешь? Телефоны, говорят, с собой носят в кармане.
— Да там рации вроде на телефонную сеть вывели, я сам точно не знаю. Знаю только, что бешеных бабок стоит эта связь. Дешевле ментам заплатить да с кабинета позвонить, когда сильно надо. Я сам эти телефоны ещё не видел ни у кого на воле…
— Видать не с теми общаешься, — перебил его Протас, — моя уже видела у людей. Просто спросить постеснялась, она там щас без меня себе даже шубу новую не может позволить. А ты в какой, говоришь, хате сидел?
Шкотов начал рассказывать свою легенду, которую только что придумывали вместе с опером Шаповаловым, на которого работал с самого попадания в тюрьму ещё зимой. За этим разговором прошло время и звонко щёлкнула открывающаяся кормушка. Обед. Баландёры в тюрьме знали, что в этой камере питались исключительно вольной пищей. Но порядок соблюдали, а потому во время раздачи баланды предлагали и им. К тому же иногда шнырь хаты Кузнец не отказывался и от баланды, если там была уха. Вот и в этот раз он привычно спросил баландёра.
— А чё там?
— Перловка, — равнодушно ответил тот.
— Не, не буду, — в тон ему ответил Кузнец, демонстративно кроша в чашку брикет сублимированной китайской лапши. Он и не заметил, как за спиной баландёра появилось лицо опера Шаповалова и его внимательные глаза осмотрели камеру ещё до того, как захлопнулась кормушка. А когда его лапша через несколько минут уже запарилась и он стал обедать, дверь открылась и завели смотрящего за тюрьмой авторитета Солому, с которым ему доводилось отбывать наказание в одной из колоний.
— Смотри не подавись, Кузнец, — весело бросил ему на ходу Солома и направился к вставшим ему навстречу парням. — Здорово были, арестанты.
— Здорово, Саня, — приветствовали его Протас и остальные, пожав ему руку. — Кузнец, чё сидишь?
Кузнец сразу подскочил, отставив пока свою еду и, поставив чайник, стал готовить заварку.
* * *
Ольга проснулась от звука открывающейся на обед кормушки. Она так и не смогла уснуть ночью после всего пережитого, и после утренней проверки её мозг сам отключился, едва она положила голову на подушку. Сказывалось несколько бессонных суток. Тем не менее, открыв глаза и убедившись, что всё это был не страшный сон и она находится в тюрьме, её отдохнувшая немного голова сразу опять разболелась. Ночью Вера, удовлетворив похоть Косы, забралась на шконку и уснула, забыв про обещание найти Юрку. А Ольга побоялась спросить у неё об этом. Она вообще была сильно напугана после всего увиденного и не знала, что теперь делать. Лера ничего по этому поводу ей не говорила. А из того, что она слышала об этом на воле, она поняла, что те, кто занимается однополой любовью за решёткой называются педерасты и считаются самой низшей кастой, опущенными. С ними не едят с одной посуды и даже не сидят рядом за столом. А Ольга пила вместе с Верой чай и спала на её месте. Да ещё и Коса как-то странно вела себя по отношению к Ольге и её намёки Вере на то, чтобы научила Ольгу чему-нибудь полезному, становились недвусмысленными.
И прошедшая спокойно ночь не успокоила её. Хоть она и провела всю ночь за книгой, делая вид, что читает, и её никто не трогал, она всё же чувствовала и даже замечала иногда странные взгляды сокамерниц с обоих отделений камеры. Вот и теперь, когда все стали есть и Вера опять позвала Ольгу, взяв на неё еду в свою чашку, она заметила несколько брошенных на неё взглядов и её опять охватила мелкая дрожь.
Есть хотелось уже сильно. Несмотря на свой ужасный вид баланда всё же пахала едой и заставляла Ольгу сглатывать выделяемую слюну, поскольку кроме чая она ничего не употребляла в пищу уже несколько дней и это даже сказывалось на её внешнем виде. Её лицо осунулось и под глазами стали видны впалые круги. Но, несмотря на это, Ольга всё же отрицательно покачала головой и выдавила из себя:
— Я не хочу есть.
— Ты чё, обиделась что-ли, что я прогон вчера не отправила насчёт твоего? — спокойно спросила Вера, разрезая хлеб заточенной ложкой. — Я всё помню. Сегодня отправим. Вчера Коса сказала, что если от него не будет прогона ночью, то сегодня сами отправим.
Ольга внимательно смотрела не неё сверху. Вера вела себя так спокойно, как будто ночью ничего не происходило с Косой. А если и происходило, то это было как будто в порядке вещей.
— Иди, поедим, — опять позвала Вера. — Не ела ж ничё уже сколько. Давай…
— Я не хочу, — сглотнув слюну, опять выдавила Ольга и отвернулась к стене, чтобы не видеть стучавших ложками аппетитно обедающих сокамерниц.
Тогда Вера похлебала жидкой баланды сама, сидя на нижней шконке с Риной и, оставив чашку, забралась к Ольге.
— Я тебе оставила там в чашке, захочешь, поешь, пока горячее.
Ольга вся сжалась от прикосновения Веры и села на шконке, прислонившись спиной к стене и боязливо поглядывая на неё. Сейчас она очень жалела, что не спросила ничего у Леры в отстойнике по этому вопросу. Спросить же теперь у самой Веры не решалась и не знала теперь, что делать. Она с дрожью ждала, что теперь Коса или ещё кто из них позовёт за занавеску и её.
