Подойдя в очередной раз к окну и увидев, как в темноте пролетел в сторону старого корпуса небольшой бумажный воланчик, похожий на бадминтонный, он понял, что трассовые вот-вот словятся и дорога наладится.
Спрыгнув с окна и пройдя ещё несколько раз по камере, он всё же набрался смелости, решительно подошёл к кабуре и лёг на пол, чтобы никто в хате не слышал его разговор.
— Семь ноль, — позвал он соседей снизу.
— Да-да, — отозвались оттуда.
— А где там Валёк? — спросил Павел единственного человека, которого хоть и не видел ни разу, а только трогал через кабуру его руку во время передачи маляв, но с которым много общался. И к тому же этот Валёк часто обращался к нему за помощью и поэтому была надежда, что дальше этот разговор никуда не пойдёт.
— Да, Паха, говори, — поднявшись в своей хате к потолку произнёс Валёк.
— Базар есть, Валёк, — понизив голос, произнёс Протас. — Там никто нас не слышит?
— Ну, тебя-то нет, — ответил голос Валька.
Павел понял, что он-то говорит прямо в кабуру, а Валёк говорит, стоя на батарее с расстояния.
— Щас, погоди, — сказал он и, поднявшись и подойдя к магнитофону, сделал погромче. Провода от их магнитофона тянулись к радиодинамикам в семь ноль и ещё несколько хат, где не было не то что телевизора, но даже радио. И всех их обслуживал чуть ли не единственный во всём аппендиците магнитофон, находящийся в их камере. Потом он подошёл и на всякий случай сделал погромче телевизор для своих, чтоб тоже не слышали, и вернулся к кабуре. — Ну как щас?
— Нормально, — ответил Валёк.
Протас и так слышал доносящуюся из кабуры музыку и понял, что теперь можно поговорить вполголоса.
— Братан, просьба к тебе, — начал Павел потихоньку, — только чтоб между нами только. Сам пойми, просто как мужик мужика. Дама у меня здесь, в один восемь сидит. И чую, что она ещё с кем-то тут переписывается…
— Да кончай, Паха, — перебил его, смеясь, Валёк, — не верю, чтобы у тебя тоже тут крыша из-за тёлок поехала.
— Да тише ты, Валёк, — ещё раз напомнил ему Протас, хотя тот даже смеялся потихоньку. — Бля буду, у меня к ней серьёзно, за базар отвечаю.
— Ну ладно-ладно, — ответил Валёк уже серьёзным голосом. — А я-то чём могу?
— Надо глянуть просто, в какие хаты идут мальки с один восемь и с каких туда, — Протас не рискнул все-таки назвать камеру смотрящего и решил, что можно будет вычислить и так.
— У-у-у, Паха, их до хера идёт. Ты же знаешь, пол тюрьмы донжуанов. И не все же чрез нас идут, с того аппендицита, где восемь шесть, тоже могут идти. Да и со старухи тоже…
— Это хрен с ним, — перебил его Протас, но называть главную причину, что его соперник может писать только через Валька хату, не решился. — Хотя бы из тех, что есть, пробей, братан. Надо очень. Ольга её зовут, Шеляева. И щас там словились уже походу со старухой, посмотри в какие хаты с один восемь малявы будут. Лады?
— Ну, ладно, — раздался неохотный голос Валька. — Хотя, как ты говоришь, Шеляева фамилия?
— Ну, — ответил Протас, уже предчувствуя что-то недоброе.
— Вот тут у меня малёк в один восемь, Ольге Ш. написано. С семь восемь идёт, только щас передали. Там видать только щас словились с девять три через продол у вас, вот только что передали. Щас отправлять будем на восемь шесть…
В голове Протаса помутнело от злости… «Вот ссу-ка», — ругался он про себя в адрес смотрящего.
— Валёк, — произнёс он севшим голосом, — братишка, посмотри, когда со старухи почта пойдёт, будет ли ответ на этот малёк. Лады?
* * *
Бандера стоял возле умывальника и уже десять минут чистил зубы, на которые раньше тратил не более минуты-полторы. Возле него стоял Вано, который в хате отвечал за дорогу. Пользуясь шумом льющейся воды и начавшимся после проверки гомоном в хате Бандера потихоньку, сквозь зубы говорил Вано.
— Ты кончай мне тут отмазки лепить, порядочно, не порядочно, — зло цедил он, — ты делай чё тебе говорю, и всё. Я же сказал, всю ответственность на себя беру.
— Виталь, всплывёт, бля буду, с меня спросят, не с тебя, — оправдывающимся голосом говорил Вано. — А оно всплывёт по-любому, трассу всю пробьют и всплывёт. Человек среди людей живёт…
— Ещё раз говорю тебе, Вано, — Бандера злился на непонятливость трассового, но голоса не повышал. К тому же он понимал прекрасно, что Вано по-своему прав, ведь на трассе он, а не Бандера, и к своёму делу он относится со всей арестантской порядочностью, — среди людей он живёт, потому что я его подтянул. Барыга это. Понимаешь? Ба-ры-га. И с нами он только потому, что поиметь с него хотим. Усёк?
— А если трассу пробивать будут, что делать?
— Пробивать если и будет кто-то, то только я сам. Ты чё, не видишь, на чьей он шконке лежит? Со мной он. Понял? Ну а я уже трассу пробью… мало ли где там этот малёк мог затеряться.
Бандера решился на этот шаг, придя своим бандитским умом к выводу, что такой человек как Юрий, этот «сынок», который без своих богатых родителей не стоил бы и ногтя даже Потапа, не достоин такой девушки как Ольга. Он решил сделать всё, чтобы не дать ему с ней общаться и попытаться самому закрутить с этим прелестным созданием. Сейчас, когда он показывал кивком головы на лежащего на его шконке Юрия, он заметил, как тот пишет что-то на листке бумаги и понял, что это очередное «письмо» Ольге.
— Ну, а если… — хотел было что-то ещё спросить уже сдающийся Вано, но Бандера перебил его:
— А если он тебе даст малёк на один восемь, просто делай вид, что передал дальше по трассе, а сам мне его. Понял?
— Но он может и сам в пятнадцатую отдать. Чё тут? Руку протянул. Кабура вот она…
— Это не твоя забота, — голос Бандеры звучал ещё злее после того, как он увидел пишущего со счастливым лицом Юрия, — ты делай чё тебе говорят. Если он тебе даст. А если сам отправит, там его ещё перехватят. В один четыре А Варыч сидит. Но чтобы до этого Юрика ни один малёк с один восемь не дошёл в любом случае.
Бандера блефовал. Его друг по воле действительно сидел в следующей за пятнадцатой хатой, через которую шла дорога. Но подключить к этому делу ещё кого-то он бы не решился. Такие поступки в тюрьме балансируют, как говорится, на грани. И в случае чего, вывезти потом такую тему и пояснить, что ты прав, по силам только очень сильному и авторитетному человеку. Бандера, конечно, в себе был уверен, но решил, что лучше пусть знают только он и Вано, чем ещё кто-то третий.
Пожевав немного челюстями и подумав, Вано всё-таки кивнул в знак согласия и отошёл. А Бандера, сполоснув, наконец, свои начищенные до блеска зубы, вытерся полотенцем и, проходя мимо шныря Петровича, сказал ему, чтобы тот заварил чаю. Он не спал уже давно и теперь глаза слипались, а ещё нужно было проконтролировать, чтобы Вано не передал всё же Юрию малёк от Ольги. Под пристальным взглядом Бандеры тот, конечно, не решится этого сделать и отдаст маляву ему. Но сумеет ли он продержаться ещё одну ночь и не уснуть, он не знал.
