Мария перебила меня, не дослушав даже до конца. Она, кажется, поняла, что от неё требуется.
– Согласна, я согласна! Я уговорю его! – быстро заговорила красавица.
– Причём здесь твоё согласие, дитя, – продолжил я, даже не обратив внимания на то, что она меня перебила, – он не захотел бежать! Отказался! Умереть решил!
– Как решил умереть? Почему? Иисус отказался от предложения бежать? Он просто ещё ничего не знает! – сделала удивлённые глаза Мария. Она искренне не понимала, как и почему любимый ею человек добровольно отказался остаться в живых, не захотел бежать подальше от этого страшного города, где его ожидала близкая и жуткая смерть.
– Долго объяснять, Мария! Мне целой ночи не хватило, чтобы понять его и убедить. Одно я понял: твой жених решил умереть!
– Но я уговорю Иисуса! Разреши мне увидеть его, игемон! Разреши, прошу!
– Это невозможно, Мария! Твоего жениха уже увели в крепость Антония, в темницу. К тому же уже наступило утро, и скоро его оттуда поведут в дом первосвященника Каиафы. Там ведь состоится суд Синедриона? Время ушло! Ты, к сожалению, опоздала, Мария!
– Почему опоздала? Нет, нет, нет! Я не опоздала! Я… я заплачу. Правда, у меня сейчас нет денег, но я молода, мне всего девятнадцать лет! Я сильная, могу быть служанкой, я отработаю! Меня можно продать, меня купят, дадут хорошую цену… я согласна… – бессвязно лепетала девушка, и слёзы вновь безудержно потекли по её прекрасным щекам. Она судорожно начала что-то развязывать на платье, которое через мгновение упало на пол к её ногам, и красавица предстала передо мной полностью обнажённой. Глаза Марии были опущены вниз, и красавица-галилеянка, смущаясь оттого, что стоит перед посторонним мужчиной без одежды, старалась прикрыть чуть дрожавшими руками свою ослепительную молодую наготу. Девушка была не просто прекрасна, она была божественно хороша собой.
«Да, велика, видимо, её любовь к Назорею, коли, она готова ради него отдать своё тело на поругание, даже продать себя в рабство, дабы только увидеть его и спасти», – почему-то с завистью и грустью подумал я. – Оденься, дитя моё! Никогда не торопись стать рабыней, ибо свобода слишком дорого стоит! Верность твою уважаю. Тебя отведут в камеру к твоему жениху. Попробуй уговорить его, но времени осталось очень мало, об этом помни! Солнце, вон, уже, скоро взойдёт! Иди!
Я смотрел вслед уходившей девушки, даже не предполагая, что спустя некоторое время именно она, эта кроткая красавица из Меджделя, её нежное любящее сердце, создаст вечную и великую легенду о любви и верности своему другу и учителю. Пройдут дни, пролетят недели, минут месяцы, годы и даже столетия прежде, чем люди поймут и оценят благородный поступок Марии из маленького бедного и захолустного городка, чтобы потом в восхищении воскликнуть: «Прочь бессильный разум! Не место твоим холодным рассуждениям в великом деле веры и любви! Если мудрость не в силах утешить несчастный род человеческий, обманутый судьбой, то пусть попытается это сделать безумие. Где мудрец, который дал миру столько радости, сколько дала её полупомешанная Мария Магдалина!» Но не мне, к сожалению, будут принадлежать эти прекрасные слова, потому как я просто не доживу до того времени. Хотя кто знает…?
Глава пятая СУДНЫЙ ДЕНЬ
Крепость Антония. Горькие размышления. Неожиданная просьба за утренним завтраком. Скорый суд Синедриона. Триумф первосвященника. Лысая гора. Последнее слово осуждённого. Опасения главного жреца. Разбирательство в претории. Поездка в дом первосвященника. Ложные свидетельства. Подготовленный обман. Поражение. «…Вина за смерть Его на вас ляжет…». На площади среди толпы. Благодарность бывшего ученика. Роковое опоздание молодой галилеянки. Короткое свидание перед казнью. Прощание. Последняя дорога длиною в жизнь. «Сей есть Царь Иудейский». Доклад центуриона. Разрешение на погребение умершего проповедника. Тяжёлые размышления. Прерванный ужин. Странная просьба первосвященника. Предзнаменование.
Над Иерусалимом господствовал Храм. Построенный по приказу великого царя Соломона на высоком насыпном холме, он гордо возвышался над городом и как бы покровительствовал ему. Весь Иерусалим находился под сенью сего великолепного творения, охраняемый им, защищаемый и оберегаемый его святостью. Но власть Храма была неполной, так как над ним владычествовала и царствовала римская крепость Антония, возведённая сорок лет назад иудейским правителем Иродом. Мощные башни огромными гранитными истуканами возвышались там, где некогда находилась старинная Хасмонейская крепость, разрушенная до основания легионами императора Марка Антония во время жестокого и кровавого штурма Иерусалима. Долго строилась новая цитадель, много сил и жизней строителей было положено в основание её каменных стен и башен. Получив же имя римского кесаря, крепость Антония стала символом власти Рима не только над главным и священным городом Иудейского царства, но и над всей Палестиной. Почти полностью высеченная в скалистом грунте большой горы она напоминала огромный четырёхугольник и занимала весьма обширную площадь. Длина крепостных стен с востока на запад равнялась почти целой стадии, и на двести локтей они протянулись с севера на юг. Крепость ограждали массивные сооружения, такие же сложные и разнообразные, как сам внутренний дворец. По углам крепостных стен возвышались мощные башни, с вырытыми вокруг глубокими рвами, заполненными водой. Насыпные, крутые откосы и земляные валы делали цитадель Антония практически неприступной для лобовой атаки и штурма врагов. Внутри крепости находилась огромная квадратная площадь. Вымощенная массивными отшлифованными камнями и окружённая высокими аркадами, она поистине считалась сердцем крепости, так как вся жизнь её происходила именно там. На ней располагался мой легион, здесь обучались и тренировались воины, дабы не забыть свое военное ремесло, здесь находились прокураторская власть, закон Рима и сила его. Местные жители прозвали эту большую площадь Мостовой, произнося её название шёпотом или про себя, ибо дикий страх и ужас внушала она им. Как раз, на ней все римские прокураторы до и после меня оборудовали свои претории и чинили строгий и правый суд. Я не стал нарушать установленную с давних времён традицию, поэтому ещё накануне пятничного дня приказал установить судейское место в Антонии, вывесив над воротами крепости свой щит, дабы под этим знаком воинской доблести и государственной власти, данной мне Римом, утвердить или отменить приговор, вынесенный судом Синедрионом.
* * *
На земляном полу темницы, на ворохе прошлогодней, прелой соломы, лежал человек. Тяжёлой цепью его руки были прикованы к каменной стене, покрытой скользкой плесенью. Полная темнота, непроглядная, отдающая затхлой сыростью, гнилью и запахом крысиного помёта, окружала несчастного узника. Неподвижный взгляд пленника был устремлён вверх. Могло показаться, что каменный потолок подземелья совершенно не мешает ему видеть предрассветное небо.
Какие мысли были в голове у того человека, уже заранее считавшимся виновным? Ведал ли он, предполагал ли, что будет осуждён на смерть, или надеялся на помилование? О чём думал в тот миг несчастный узник, что вспоминал: детство, отрочество, юношество или родной дом, свою семью, друзей или первую любовь, а может жизнь на чужбине среди незнакомых людей?
