– Игемон? – снова осторожно дотронулся до моего плеча центурион, решив, что недостаточно настойчиво будил меня, ибо я никак не ответил на его первое прикосновение.
– Ну, что там, Савл? Как дела?
– Мы ещё несколько раз обыскали весь сад, заглянули в каждую щель и под каждый куст, люди вместе с собаками валятся от усталости, но тело Галилеянина не обнаружено! Продолжать ли нам поиски, прокуратор, или их можно прекратить?
Я встал из кресла, походил немного, разминая затёкшие ноги и делая вид, что принимаю решение, но на самом деле, в моей голове метались сомнения и размышления: был ли то, действительно, сон, или фантазия моего возбуждённого и уставшего за день сознания, или всё таки явь?
«Глупости! Это был сон! Я веду себя не как воин, а словно какая-то экзальтированная девица!» – молча отругал я самого себя, но, громко сказав вслух, – искать мы больше никого не будем, Савл! Всё ли готово для допроса? Мы выезжаем в крепость немедленно, сейчас же!
– Давно всё готово! – чуть настороженно ответил Савл, так как во дворе все уже заждались, когда же я выйду. Мне хотелось что-то сказать своему помощнику, дабы успокоить его, но я не успел даже начать говорить…
Мой взгляд случайно упал на сжатую в кулак ладонь моей правой руки. И я внезапно почувствовал, что мне вновь стало жарко, а мурашки волной пробежали по спине, и внутри всё похолодело. Дыхание вдруг перехватило, и в голове промелькнула догадка…
«Не может быть!?» – удивлённо и вместе с тем растерянно подумал я и со страхом разжал кулак. На моей ладони, поблескивая в лучах горевших факелов, лежали два маленьких железных крестика.
Глава седьмая ИСХОД
Окончательное прекращение поисков. Сомнения прокуратора. Встреча с заложниками. Непристойное поведение бывших учеников. Тайная поклонница Назорея. Любимое наказание. Страшная весть для первосвященника. Негодование главного жреца. Новое задание верному Малху. Дельный совет храмовника. Очередная встреча подельников. Повторная сделка с Искариотом. Дорогая любовь. Горе Марии из Меджделя. Заманчивое предложение жреца. Унижение и позор Каиафы. Попытка побега. Побитие камнями. Неожиданная помощь прокуратора. Последняя встреча с Искариотом. Награда за службу. Воспоминание о будущем.
По моему приказу поиски в саду и его окрестностях продолжались ещё в течение всего следующего дня. Для меня было вполне очевидно, что тело где-то спрятано именно там. «Но вот кем и для чего?» – на данный вопрос ответа у меня не было, пока не было.
Я не мог поверить, что этот поступок, требовавший отчаянной смелости и решительности, могли совершить трусливые галилеяне: рыбаки и крестьяне. Ученики, разбежавшиеся при первой же опасности от страха быть брошенными в тюрьму и даже не пришедшие в суд защитить своего друга и учителя, способны лишь только на пустые восхваления и славословия, дабы бездельничать, используя себе во благо чужое признание и популярность.
Они все были схвачены моими легионерами на пути из Иерусалима в Галилею. Других последователей казнённого проповедника поймали тем же вечером в городе. Со всеми заложниками, схваченными для того, чтобы с их помощью найти похищенное тело Назорея, никто не стал беседовать, а тем более устраивать им допрос. Их продержали пару дней в крепости, а затем отпустили. Правда, каждый из заложников, прежде чем оказаться на свободе получил по паре десятков ударов кнутом за прошлые проступки и с учётом будущих.
Я помиловал их не потому, что поверил в чудесное воскресение Иисуса из Назарета. Его явление ко мне во дворец и разговор с ним можно было истолковывать как необычный сон или наваждение, ставшее результатом моей накопившейся за день усталости, моих эмоций и переживаний. Ведь событий тогда действительно произошло весьма много. Конечно, поначалу то странное сновидение произвело на меня определённое впечатление, но и только, ибо уже к вечеру следующего дня, хорошо отдохнув и выспавшись, я просто забыл и о нём, как, впрочем, и о самом казнённом проповеднике.
«Надо же такому привидеться!? Римский прокуратор, преклонял колено перед каким-то нищим босяком, да ещё просил у него прощение и обещал ему помочь в его делах. Ужас! Бред какой-то!» – посмеивался я про себя, скептически вспоминая своё ночное видение, окончательно придя к выводу, что оно, бесспорно, явилось порождением тех сумасшедших дней, когда голова шла кругом от всех интриг, склок, скандалов, затеянных «святыми» книжниками из Синедриона. Правда, единственное, что требовало чёткого объяснения, так это два крестика, непонятно как оказавшихся в моей руке после пробуждения. Но мне особо и не хотелось искать эти самые объяснения. Зачем, если моя вера заключалась в преданности императору и Риму, ибо их я считал своими единственными богами, а для всего остального у меня стоял в готовности целый легион воинов, дабы своими мечами и копьями опробовать крепость любых сомневающихся.
Я особо не задавался вопросом, как могли попасть ко мне эти две железных безделушки. Может, я случайно подобрал их в саду во время поисков, а потом забыл, или в припадке ярости сорвал с какого-нибудь ученика Назорея, когда приходил в крепость посмотреть на их трусливые физиономии, прежде чем отпустить на волю. Ведь я тогда заставил себя, пересилив своё отвращение, лично взглянуть на людей, считавших себя учениками мужественного и отважного человека, дабы, взглянув им в глаза, понять логику их подлого поступка, когда они дружно сбежали, бросив своего наставника и друга.
Мне просто хотелось увидеть, каких же учеников набрал себе самозванный пророк по имени Иисус, которого стоило уважать, ибо он напомнил мне легионера, сражавшегося до последнего вздоха на поле боя, но не сдавшегося врагу. А вот жизни их мне были не нужны.
Скажу честно, что встреча с бывшими учениками произвела на меня самое препротивнейшее впечатление, ибо я понял, что бегство и трусость были чертой их характера, а не какой-то мимолётной слабостью. Они не смогли побороть в себе боязнь быть убитыми, так как никогда всерьёз не задумывались, какие последствия могут ожидать смутьянов и мятежников, ведь претензии проповедника и его учеников были весьма амбициозны. Иисус-то, как я понял, претендовал не на израильский трон, он хотел стать властителем душ и умов людских, а это означало быть выше всех земных царей. Но ученики были недостойны своего дерзкого учителя, так как они не поняли, что только человек, умеющий в случае необходимости подавить в себе страх, способен пойти на подвиг, не взирая ни на какие опасности и даже саму смерть. Не увидел я в глазах рыбарей и прочих ремесленников смелой безрассудности, душевного порыва, дерзости и отваги их учителя.
В крепости Антония на Мостовой площади, куда их вывели перед тем, как отпустить, они думали только о том, как бы сохранить свою жизнь, а потому и не вспоминали ни о смерти проповедника, ни о пропаже его тела. Пленники пресмыкались передо мной, лебезили, смиренно и преданно заглядывали в глаза, даже плакали, дрожа от страха быть распятыми, как Назорей. Они дружно обвиняли друг друга, спорили и переругались между собой, но что меня более всего удивило, так эта та готовность, я бы даже сказал, подхалимская радость, с какой приняли бывшие ученики наказание плетью, пообещав тут же уйти из города.
