Это только в кино наемные убийцы стреляют в грудь или в спину жертве. Подходят к ней и с, какими-нибудь многозначительными, словами производят контрольный выстрел в голову. Только в кино. В детском кино. В жизни профессионалов, до обидного, мало слов. Особенно многозначительных. Зато много математики, физики, теоретической механики и других точных наук. И это так грустно! Хочу в кино!
Все было закончено за несколько секунд. Духи не успели сделать ни одного ответного выстрела. А кто бы успел? Мы оттаскиваем трупы в небольшую промоину. Снимаем свою же мину МОН-50. Сегодня она нам не пригодилась. Трупы не прячем. Нет времени, да и смысла. Когда их найдут, нам уже не будет смысла таиться и прятаться. Запрыгиваем в машины и разворачиваемся в обратную сторону. Теперь все решает время.
Машины идут хорошо. А это значит, что трясет нас и мотает из стороны в сторону. Через пару километров такой болтанки наши бедные души, скорее всего, покинут наши бренные тела. Винить их не за что. Я бы на их месте сделал бы то же самое. Но наши души оказываются более терпеливыми, чем наши тела. Или, может быть, они уже нас покинули? Просто мы не заметили, когда? Увы, подумать об этом, как всегда, нет времени. Мы подъезжаем к окраине кишлака.
На нас надеты национальные афганские одежды. Это должно сбить с толку духовских часовых. Хотя бы на некоторое время. Много нам не надо. Но улицы пустынны и мы совершенно спокойно подъезжаем к дому, в котором остановился китайский полковник. На наше счастье он сидит перед домом под тенью старого ветвистого дерева. Беседует с каким-то молодым парнем.
У него на глазах мы выскакиваем из машин. Два пулеметчика с ПКМ перекрывают обе стороны улицы. Семён и Максим берут на мушки дом и входную дверь. Неожиданности нам ни к чему. Я с тремя бойцами устремляюсь к полковнику.
Он все так же невозмутим. Все наши передвижения ему совершенно не интересны. Он продолжает что-то говорить своему собеседнику. И коротким молниеносным движением подносит свои руки к лицу. Лишь в последний миг я понимаю, что в них граната. И когда только он успел её достать? Откуда?
Сзади раздается крик Макса.
— Граната!
Это сразу же выводит нас из ступора. Мы, стремительными ланями, рассыпаемся в стороны. Поминая про себя маму китайского полковника, самого полковника и всех его родственников до седьмого колена. Совершенно непечатными выражениями.
К нашему счастью в руках полковника взрывается какая-то наступательная граната. Была бы оборонительная, типа нашей Ф-1, стремительные лани моментально превратились бы в какую-нибудь кухонную утварь. В дуршлаги, к примеру. Увы, факир был пьян и фокус не удался. Хотя, скорее всего, полковник и не ставил перед собой такой задачи. Мы остались все такими же стремительными, но немного обескураженными ланями. Мы подлетели к собеседнику полковника. Он немного контужен, но, кажется, даже не ранен. Бойцы за шиворот потащили его к ближайшей машине. От полковника осталось меньше чем от рядового. Грудь разворочена, кисти рук оторваны. От головы осталось ни пойми что. Какие-то лохмотья.
Я быстро обшариваю его карманы. В них лежат какие-то бумаги, пакетик с насом (местным наркотиком), часы и перочинный ножик. Все в крови. Бумаги забираю. С паршивой овцы, хоть шерсти клок. Правда назвать полковника паршивой овцой язык не поворачивается. То, что он сейчас сделал, здорово смахивает на сепуку. Традиционное харакири японских самураев. Это вне нашего понимания, хотя и достойно уважения. Но бумаги все равно могут пригодиться.
Через мгновение машины выезжают из кишлака. Макс уже дал сигнал по радиостанции. Через минуту два наших МИ-24 начнут обрабатывать окраину кишлака реактивными снарядами. Чтобы помешать погоне и воспрепятствовать ведению по нам прицельного огня. Затем их сменит следующая пара.
Где-то уже движутся нам навстречу две БМП с группой Лёши Камина. Они должны будут прикрыть наш отход. Но, скорее всего, это может и не понадобиться. Что-то не видно, чтобы кто-то горел желанием нас преследовать. Слишком все произошло быстро. Время было на нашей стороне.
Через пятнадцать минут мы были уже на нашей сторожевой заставе. Вскоре к нам присоединились и машины Алексея. Командир заставы предлагает позавтракать. В одной из комнат уже накрыт стол. Но есть, совсем не хочется. Это немного странно. Ведь все мы любим повеселиться, особенно поесть. И поспать. Поспать и поесть. Потом снова поспать. Сейчас не хочется ни того, ни другого. Что бы это могло значить?!
Мы возвращаемся в Кабул. В роте нас дожидаются два офицера-хадовца. ХАД — афганская госбезопасность. Они дожидаются нашего пленного. О гибели полковника я доложил по ЗАСу (засекречивающей аппаратуре связи) еще с заставы.
Пленный уже немного пришел в себя. Прежде чем отдать его афганцам, я спрашиваю, что сказал ему полковник перед смертью? На ответ я не надеюсь. Наверняка, что-нибудь личное. Типа, не забудь полить цветы. Или накормить любимую собачку.
К моему удивлению, пленный отвечает не задумываясь.
— Даст (Руки).
— Нафахмидам (Не понял)?
Афганец спокойно объясняет непонятливому шурави, что пред смертью полковник просил, чтобы его руки не достались кяфирам (неверным). До меня не сразу доходит, что перед смертью полковник думал о том, чтобы мы не смогли его идентифицировать. По лицу, либо отпечаткам пальцев. Чтобы не подвести свою страну, либо людей его пославших, полковник попросил своего собеседника сделать то, что могла не сделать ручная граната.
Ай, да полковник! Его доблесть была достойна восхищения. Мне почему-то вспомнились слова Сунь-цзы: «Ты всегда можешь встретить на своем пути более сильного противника. Непобедимость заключается в себе самом, возможность победы заключена в противнике.
Поэтому тот, кто хорошо сражается, может сделать себя непобедимым, но не может заставить противника обязательно дать себя победить». Так говорил Сунь-цзы.
Мы хорошо сражались. Мы сделали себя непобедимыми. Но не смогли заставить полковника дать себя победить. Победа осталась за ним. Ну и пусть! Зато мы остались живы. Легкое чувство досады не в счёт.
Нас не ругали. Ротный все прекрасно понимал. Да и мы знали, что вины нашей в этом не было. Кто же мог ожидать от полковника такой прыти. Что у него под руками всегда находится ручная граната. Что он всегда готов ею воспользоваться. И все равно настроение у нас было прескверное.
После обеда нам натопили баню. Баня — это вещь! Она помогает избавиться не только от грязи, но и от хандры. Баня — это то, что сейчас было нам нужнее всего. Но в предбаннике сидел какой-то лысый, вусмерть пьяный мужик. Он сразу же полез к нам обниматься. Просил принести гитару. И обещал что-то «сбацать». Это было совершенно ни к чему. Настроение у нас после неудачной операции было не то. Я заметил, как стал закипать Лёша. Судя по его тяжелому взгляду, у него серьезно зачесались кулаки. По крайней мере, один. Зная вес лёшиных кулаков, я был уверен, что и одного достаточно. Даже более чем достаточно. Для того чтобы оказаться в реанимации. Это при самом лучшем развитии сценария. На такой исход я даже и не рассчитывал.
