— Завтра, — и неизвестный мужчина повесил трубку.
Странно, но доктор Платонов не поинтересовался и не узнал, кто с ним говорил. Возможно, звонил сам профессор? Не исключено, что «телефонировал», как тогда говорили, кто-то другой, но кто именно? Кто проявил удивительную заинтересованность в судьбе и здоровье известного учёного, активно занимавшегося военными проблемами?
4 мая в больницу господина Платонова приехал профессор Пильчиков: лысоватый, в пенсне, с ухоженной бородкой и усами, в строгом костюме. Ошибки быть не могло: его хорошо знали в Харькове. В руках Николай Дмитриевич держал небольшой чемодан. Что в нём находилось, он никому не показывал.
— Мы рады принять вас, — радушно встретил профессора врач. — Всё готово: я распорядился отвести вам отдельную палату, чтобы никто не беспокоил. Пойдёмте, это на втором этаже.
Два дня — 4 и 5 мая — прошли спокойно. Но 6 мая, около семи часов утра, обслуживающий персонал больницы услышал необычный звук — раздавшийся на втором этаже револьверный выстрел! Звук донёсся из палаты, которую занимал известный профессор Пильчиков. Врачи и санитары немедленно кинулись на второй этаж, но дверь палаты профессора оказалась заперта изнутри.
— Несите инструменты, живо! — распорядился дежурный врач.
Быстро принесли лом и топор, взломали замок. Дверь распахнулась, и столпившиеся в коридоре увидели лежащего на кровати профессора: его руки были сложены на груди, а на рубашке, там где сердце, медленно расплывалось кровавое пятно. На тумбочке рядом с кроватью лежал небольшой револьвер — работники больницы показали, что раньше оружия у Пильчикова никто не видел. Окно было прикрыто, но не слишком плотно.
Происшествие расследовала сыскная полиция. Дактилоскопия в то время была развита ещё очень слабо, и отпечатки пальцев с револьвера не снимали. Осталось загадкой, как мог профессор выстрелить себе в сердце, потом положить оружие на прикроватный столик и спокойно скрестить руки на груди? Возможно, это было убийство? Для хорошо подготовленного человека ничего не стоит забраться через окно в палату на втором этаже, убить перешагнувшего полувековой рубеж учёного, запереть дверь изнутри и скрыться тем же путём, каким он проник в психоневрологическую клинику. Тем более всё внимание в тот момент было отвлечено ужасной картиной. Но кто мог проникнуть в клинику и убить Пильчикова?
По извечной российской беспечности Николай Дмитриевич не успел запатентовать ни одного из своих многочисленных изобретений, имевших поистине мировое значение. Все его разработки и чертежи бесследно исчезли — возможно, он принёс их в клинику в чемодане, который затем пропал. Среди оставшихся дома бумаг ничего относящегося к значимым военным разработкам не нашли!
Зачем профессор Пильчиков почти тайно лёг в клинику, если не страдал никакими психическими расстройствами? Хотел скрыться, чтобы некто потерял его след? Но кого опасался учёный с мировым именем и отчего дело о его гибели фактически замяли?
Что же ещё изобрёл Николай Дмитриевич накануне загадочной кончины?
Хозяин Азефа
Наверняка многие читали или слышали о знаменитом агенте царской политической полиции, внедрённом в ряды революционного движения, близком приятеле знаменитого террориста Бориса Викторовича Савинкова, провокаторе Евно Фишелевиче Азефе.
Азеф действовал не сам по себе: у него, как у каждого агента охранки, был свой «хозяин», дававший ему определённые задания. По большому счёту Азеф пусть блестящий, но только исполнитель роли. А кто же автор смертельно опасной пьесы на темы терроризма и политического сыска?
«Хозяином» провокатора Азефа и ряда других, столь же «выдающихся» личностей в деле предательства, являлся начальник Санкт-Петербургского охранного отделения А. В. Герасимов — фигура во многом загадочная и таинственная…
ЖАНДАРМСКИЙ КОРПУС
Александр Васильевич Герасимов родился в Харькове в 1861 году. Его родители не были дворянами, но и крепостными никогда не являлись — Герасимов происходил из достаточно состоятельной семьи, принадлежавшей к казачьему сословию, то есть к традиционно имевшей от власти различные привилегии воинской касте. С детства Герасимов лелеял мечту стать инженером и совершенно не помышлял о карьере жандарма и мастера политического сыска. Он не поступил учиться ни в одну из харьковских гимназий, а выбрал реальное училище, намереваясь по его окончании держать экзамены в университет. В реальном училище юный Герасимов сблизился с революционно настроенной молодёжью и даже участвовал в работе политических кружков.
— Мне с вами не по пути, — сказал он вскоре своим товарищам-революционерам. — Я хочу учиться в университете, а не шагать по этапу в Сибирь. Тюрьмы и ссылки меня не прельщают!
К разочарованию Герасимова, поступить в университет не удалось: не выдержал экзаменов. Но семья считала, что необходимо получить образование, поэтому Александр пошёл по военной линии, как традиционно принято у казаков. Однако он поступил не в кавалерийское, а в пехотное юнкерское училище. Успешно окончив его, получил офицерский чин и служил в одном из резервных пехотных батальонов.
Всё шло хорошо, но Герасимову не давало покоя неудовлетворённое честолюбие: хотелось сделать армейскую карьеру. Но как? Поступить в Академию Генерального штаба нереально — при тамошнем строгом отборе с целой системой труднейших экзаменов. И тогда Александр решил попробовать пойти другим путём — подать рапорт о переводе в жандармский корпус!
Попасть в это элитное подразделение было не многим проще, чем в Академию Генштаба: предстояло пройти собеседования, экзамены на право обучаться на специальных курсах, а закончив их, следовало вновь сдавать экзамены придирчивым специалистам. Требовалось обязательное знание иностранных языков, не менее шести лет службы в строю и самое главное — потомственное дворянство! А Герасимов, как уже говорилось, не мог похвастаться гордым званием дворянина, тем более потомственного. И тут возникает неразрешимая загадка. В конце 80-х годов XIX века, когда отбор в жандармский корпус осуществлялся как никогда строго и путь в него плебеям был накрепко заказан, простой казак Герасимов получил разрешение на перевод в жандармы!
Выдержав все испытания, цепкий, усидчивый, очень внимательный офицер Герасимов медленно стал подниматься по служебной лестнице в непростом деле российского политического сыска, где до него сломали шею очень многие. Уже в первые годы в новом жандармском офицере вдруг раскрылись незаурядные полицейские таланты, в том числе в агентурной работе, привлечении к сотрудничеству провокаторов и их успешном использовании в борьбе с террористами, что постоянно досаждали властям покушениями то на коронованных особ, то на великих князей, то на высших государственных сановников.
НАЧАЛЬНИК САНКТ-ПЕТЕРБУРГСКОГО ОХРАННОГО ОТДЕЛЕНИЯ
Особенно осложняться оперативная обстановка стала в начале XX века в обеих столицах — Санкт-Петербурге и Москве, где активно действовали законспирированные боевые организации эсеров и большевиков. Жандармский корпус, вопреки последующим утверждениям взявших власть в России коммунистов, был не столь велик: большевики намеренно преувеличивали силу и мощь врага, придавая этим большую значимость своей победе. Например, в 1917 году в Московском охранном отделении непосредственно работой с агентурой занимались девять жандармских офицеров, руководивших примерно тремя сотнями секретных агентов. Всего в период революционных событий 1917 года большевики арестовали шестьдесят семь жандармских чинов из Московского отделения, и это был практически весь его личный состав.
