— Армия должна оставить Крым в полном боевом порядке, — сказал Пётр Врангель. — Гражданское население также должно получить возможность покинуть пределы России.
— Ваше превосходительство! Это потребует множество плавсредств, то есть кораблей. И, самое главное, нужно время.
— Крым должны беспрепятственно покинуть все, кто пожелает! — отрезал Врангель. — И не забудьте о детях!
О детях не забыли: из Крыма вывезли всех воспитанников нескольких сухопутных кадетских корпусов и морского корпуса. Вопреки утверждениям большевистской пропаганды, кадеты никогда не принимали участия в боевых действиях, а при попытках «сбежать на фронт» им грозило суровое наказание. Командующий и генералы Добровольческой армии считали, что для молодёжи главное — получение знаний и хорошее образование.
— Большевики разбрасывают с аэропланов листовки. Они опубликовали призыв к солдатам и офицерам нашей армии остаться в России, обещая им амнистию, — доложили Врангелю.
— Кто желает, может остаться, — глухо ответил генерал. И распорядился: — Никаких препятствий этому не чинить!
Позднее военные академии многих стран мира изучали опыт генерала Врангеля по эвакуации из Крыма более чем ста тысяч людей: всё было чётко организовано, и над кораблями готовой к отплытию эскадры гордо реял Андреевский флаг. На суда грузились спешно, но без паники. Кроме военных, уходили дети, старики, женщины и цвет нации: известные писатели и художники, журналисты и врачи, инженеры и учёные — все те, кого потом в Советской России назовут одним словом: белоэмигранты. Каждому из них нашлось место на корабле, кроме тех, кто сам пожелал остаться.
Судьба последних оказалась трагичной, и тайна крымской трагедии сохранялась десятки лет. Практически всех до одного из оставшихся офицеров отвели в степные балки и там расстреляли из пулемётов. Руководили этой «акцией» коммунист-интернационалист из Венгрии Бела Кун и большевичка Розалия Землячка. Об уничтожении офицеров и солдат Добровольческой армии, поверивших обещаниям большевиков дать амнистию, прекрасно знал и командовавший фронтом Михаил Фрунзе.
Флот генерала Врангеля, принявший на борт остатки Добрармии и гражданских беженцев, уходил из России в никуда. Курс взяли на Константинополь, где и осталась большая часть кораблей, а тридцать три военных корабля по приказу командующего ушли из Константинополя в Бизерту — небольшой порт на побережье Туниса, являвшегося в то время французской колонией. Фактически там оказались уцелевшие после страшных лет революций и Гражданской войны осколки славного громкими победами Черноморского флота. Русские моряки, несмотря на то что французы относились к этому крайне неодобрительно, принципиально не спускали Андреевский флаг. В Югославии действовали сухопутные кадетские корпуса, а в Бизерте вновь открылся и успешно работал полностью эвакуированный из Севастополя морской кадетский корпус. За пять лет, в течение которых русская эскадра находилась в Тунисе, корпус прекрасно подготовил и выпустил более трёхсот кадетов и гардемаринов.
Пушки врангелевских кораблей представляли собой грозную опасность — огневой мощью и способностью судов нести на борту десант. Поэтому Иностранный отдел ВЧК по личному указанию Дзержинского постоянно направлял в Бизерту своих резидентов и усиленно вербовал там осведомителей. Любое перемещение боевых кораблей — даже когда они просто поднимали пары в котлах! — немедленно становилось известным в Москве на Лубянке. Большевики откровенно боялись Врангеля — генерала с оставшимися у него двумя десятками тысяч проверенных бойцов и несколькими десятками кораблей.
«ВСЕМ РАЗОЙТИСЬ!»
ВЧК по поручению советского правительства предпринимала все возможные меры для ликвидации этой угрозы большевистскому режиму. Постоянно проводилась работа через агентуру ВЧК-ГПУ по склонению бывших офицеров и нижних чинов флота к возвращению на родину. Многие поверили посулам провокаторов и вернулись, не зная о судьбе тех, кто остался в Крыму. Легковерным была уготована на родной земле горькая чаша — всех их расстреливали!
Из Бизерты уезжали во Францию, Югославию, Чехословакию, где в то время прекрасно относились к русским эмигрантам, а в Праге даже обучали их в университетах практически бесплатно, помогая молодым эмигрантам получить хорошее образование. Из стен этого университета вышло немало отличных врачей, инженеров и учёных. Уезжали и в Соединённые Штаты, и в Латинскую Америку. Судьбы всех этих людей складывались по-разному, но каждый не раз признавался: его никогда не покидало чувство тоски по Родине.
Постепенно боевые корабли стали превращаться в семейные общежития. Часть экипажа списалась на берег, но куда деваться остальным: они жили в каютах и кубриках, не имея жилья и работы на берегу. Переломным стал конец 1924 года — долгие и упорные усилия советской дипломатии наконец-то увенчались успехом: Франция официально признала Советский Союз. Для находившихся в Бизерте это стало настоящей трагедией: они все поголовно превращались в беженцев, со всеми вытекающими последствиями по жёстким французским законам. 6 мая 1925 года поставили точку в истории последней эскадры Императорского флота, оказавшейся в Бизерте. Недавние союзники французы, немало пролившие в собственных корыстных интересах русской крови, настояли на полной ликвидации отряда боевых кораблей: суда русской эскадры были проданы.
Французы накинулись на русские военные и транспортные корабли, как стервятники. Например, орудийные башни с линкора «Генерал Алексеев» на протяжении десятков лет стояли на линии укреплений французского побережья Атлантики. Зная, как много отважных, хорошо подготовленных, имеющих большой боевой опыт и всесторонне образованных офицеров сошло на берег с русских кораблей, им сделали лестное, с точки зрения иностранцев, предложение:
— Господа адмиралы и офицеры! Вам предлагается принять французское гражданство и присягнуть Франции.
Фактически русских морских офицеров вербовали как наёмников во французский военный флот. Однако верные долгу чести русские моряки отвергли это предложение. Многие отказались и от принятия французского гражданства, предпочитая оставаться подданными России. Для непокорных власти сделали всё, чтобы они почувствовали себя брошенными на произвол судьбы: ни работы, ни пенсий, ни каких-либо социальных благ. Однако русские упорно не желали сдаваться, — они жили, учились, работали и по традиции ежегодно устраивали балы, на которые приходили в начищенных, пусть даже изрядно поношенных сапогах, тщательно отутюженных мундирах и при всех боевых наградах, которыми заслуженно гордились.
Годы шли, и небольшая русская колония, образовавшаяся в Африке, понемногу таяла: одни уезжали, другие умирали. Дети отправлялись искать счастья по белу свету. Тогда оставшиеся в живых русские офицеры, аристократы и просто добрые люди пошли на удивительный шаг: они по грошам собрали деньги, выкупили у мусульман кусок земли и устроили на нём одну братскую православную могилу, чтобы почившие вдали от родных берегов могли упокоиться по обрядам предков. Из своей среды они неизменно выбирали «хранителя могил», который делал всё для их содержания в полном порядке. Одной из последних хранительниц могил русского кладбища в Африке являлась почти девяностолетняя представительница аристократического рода Анастасия Ширинская — её отец, Александр Манштейн, в двадцатые годы служил капитаном миноносца «Жаркий».
