— Святой Бригитты? — переспросил Марчевский. Внезапно его осенила догадка. — Намерены взять картотеку?
— Только пленку.
— Послушайте! — Марчевский вцепился в рукав уже собравшегося выскользнуть из комнаты Тараканова. — В сейфе Ругге фальшивая картотека! Немцы вывели англичан на ложный ход с дезинформацией и фальшивой картотекой. Когда я помогал собирать таблицы, переснятые Дымшей, то заметил это. Ищите настоящую за книжными полками в кабинете Генриха. Переснимайте сводные таблицы. И… Мне будет не хватать вас и Зоси…
— Ее убили немцы. Она работала на Шнайдера, подчиненного Ругге.
Марчевский отшатнулся.
— Но зачем тогда..?
— СД, — коротко ответил Владимир Иванович. — Прощайте, Викентий! Берегите себя.
Тихо закрылась за ним дверь, словно и не было только что в этой комнате гостя.
Пан Викентий устало опустился в кресло и достал сигареты. Опять его настигла война! Скольких людей он уже потерял за последний год: жену, многих товарищей, а теперь и Зосю. Причем ее он потерял дважды — один раз, когда она погибла, и второй — когда узнал почему и от чьей руки. А теперь уходит человек, с которым он успел сродниться. Нет, вернее, не с ним самим, а с чувством, что он есть, что он рядом, что через него тянется живая ниточка к тем, кто должен принести желанную свободу его родине. А о том, что она может прийти только с Востока, Марчевский ничуть не сомневался.
Все же надо встать, собраться и спокойно спуститься вниз, к машине. Улыбаться, шутить, щуриться, глядя на солнце, делать вид уверенного в себе, довольного жизнью человека.
Через несколько дней он вернется и обязательно наведается в костел Святой Бригитты. Кто там будет ждать его? Юная девушка, седой старик, богомольная старушка или… Впрочем, зачем гадать. Главное — не прервется связь с новыми друзьями и он сможет мстить врагу тем оружием, которым лучше всего владеет, а это уже немало. И если в грядущей победе будет его малая толика — значит, он все-таки прожил жизнь не зря, сумев понять в ней самое основное; коль ему суждено дожить до светлого часа возрождения Речи Посполитой, он сможет смело смотреть в глаза людям и своим детям, а если нет, то его потомки не испытают стыда за него, потому что он выбрал не самую простую дорогу в этой войне и сделал все, от него зависящее, для вечного мира на земле…
* * *
В сарае было сумрачно и прохладно; косые лучи света падали внутрь через полуоткрытую дверь, бросая причудливые блики на собранный за долгие годы хлам.
Сторож взял прислоненный к стене сарая велосипед, прокрутил колеса и тщательно смазал втулки из небольшой масленки. Проверил шины, спицы, крепление седла. Держа руками за руль, немного покатал велосипед туда-сюда и, оставшись довольным, вывел его из сарая.
Ксения ждала во дворе.
— Будь осторожна, — отдавая ей велосипед, сказал сторож.
— Хорошо, — улыбнулась она и выехала со двора.
Посмотрев ей вслед, сторож повернулся и вошел в дом ксендза.
* * *
Новый начальник СС и тайной полиции города гауптштурмфюрер Франц Фельдхубер положил на рычаги телефонную трубку, повернулся к вопросительно смотревшему на него Бергеру и коротко доложил:
— Она выехала.
Оберфюрер удовлетворенно кивнул и погрузился в свои мысли. Фельдхубер почтительно ждал.
— Пусть ее проводят до места, — нарушил молчание Бергер. — Потом она должна исчезнуть. На месте оставить группы наблюдения и захвата.
— Слушаюсь, господин оберфюрер.
— В костеле взять ксендза и сторожа: с ними мы и поговорим, а с девкой… Скажите своим людям, чтобы не вздумали с ней развлекаться. Она должна исчезнуть быстро, бесследно и навсегда. Поняли?..
* * *
Пан Иероним сидел в глубоком кресле у окна. Ласковое солнце пригревало, и старик задремал, склонив на грудь голову, покрытую легким седым пухом истончившихся волос.
Остановившись у дверей, сторож легонько кашлянул. Ксендз встрепенулся, открыл глаза и посмотрел на него.
— Я не сплю, — заявил старик. — Что-то нужно?
— Пора уходить, пан Иероним. Скоро могут прийти немцы.
— А-а, — вяло отмахнулся священник. — Они пришли уже год назад.
— Вы не поняли, — вежливо продолжал настаивать сторож, — они могут прийти, чтобы арестовать нас.
— Я всегда знал, что этим кончится, — поднимаясь с кресла, вздохнул старик. — С тех пор как по просьбе моих друзей дал вам приют.
Он подошел к старинному бюро, достал из кармана ключ, отпер ящик и вынул из него пачку денег.
— Возьмите, вам может пригодиться, а я остаюсь: не умею прятаться, ходить по лесам, стрелять из ружья… Да и долго ли я это выдержу, а? В мои-то годы? Молчите? То-то же… Берите деньги, не милостыню даю, для святого дела. У меня все равно нет наследников.
Немного помедлив, сторож протянул руку и принял пачку ассигнаций.
— Я найду возможность передать их вашим борющимся соотечественникам. И все же оставаться неразумно, пан Иероним. Отправляйтесь к Ганне.
— Нет! — Упрямый старик опять уселся в кресло. — Вы не сможете меня понять. Здесь моя паства, а пастырь сбежал?! Я пойду, но только в костел. Пусть они попробуют арестовать меня там. Не теряйте зря времени, делайте свои дела.
Сторож молча вышел, тихо притворив за собой дверь.
Вернувшись в свою халупу, он сел за стол, поставил перед собой зеркало, достал бритву и тщательно побрился, а затем умылся с мылом. Лицо его сразу помолодело на добрый десяток лет. Сняв пегий парик, он бросил его в растопленную печь, пахло паленым волосом. Не обращая на запах внимания, сторож открыл дверцы покосившегося платяного шкафа, вынул щеголеватый костюм, свежую сорочку, галстук и небольшой саквояж. Быстро переоделся, засунул под пиджак за пояс брюк парабеллум, а запасные обоймы рассовал по карманам. Особо тщательно он спрятал на теле небольшое серебряное распятие с костяной фигуркой Христа. Посмотрелся в зеркало — оно отразило молодого мужчину лет под тридцать, в модном костюме, с неброским, хорошо повязанным галстуком.
Взяв в руки саквояж, бывший сторож еще раз внимательно оглядел свое прежнее жилище — не забыто ли что-нибудь? Нет, вроде все. Протерты все предметы, на которых могли остаться отпечатки его пальцев; сожжены все бумаги, до последнего клочка; потрепанная книга священного писания, которой пользовался этот человек для расшифровки цифр на полученной от Тараканова купюре нашла место в саквояже. Даже промасленная тряпка, в которую был завернут пистолет, уже сгорела в печи. Можно идти.
Выйдя из своей халупы, он однако направился не к калитке, ведущей на улицу, а свернул в глубь сада, примыкавшего к костелу. Там отыскал щель в прутьях ограды и протиснулся в нее. Через несколько минут он уже был на перекрестке трех улиц. Визг тормозов заставил его оглянуться — несколько темных машин остановились у костела.
