— Сколько? — настаивал Ермаков. — Сколько будем ждать?
— Дня три-четыре. Вполне возможен вариант просто технических неполадок в рации.
— Неполадки, — сердито хмыкнул в телефонную трубку генерал, — слово-то какое выискал. Даю трое суток! Срочно подготовьте новую группу. Если не выйдут на связь, отправим.
После разговора Колесов еще некоторое время сидел, чертя карандашом на листе бумаги бессмысленные фигуры. Кого посылать следующим? Увеличивать состав группы или нет? Снабдить их двумя рациями или ограничиться одной?
Если бы точно знать, на чем споткнулись ушедшие, если бы точно знать, что там случилось, в далеких отсюда белорусских лесах!..
Глава 7
Красная Армия делала все, чтобы остановить рвущегося на восток противника. Но у военного совета Западного фронта не хватало сил и средств. Сложившаяся обстановка настоятельно требовала создания сплошного фронта обороны, позволяющего остановить врага, измотать его, задержать продвижение вперед, дать возможность подойти и вступить в бой резервам.
Оценив итоги приграничных сражений, Ставка Главного командования 25 июня 1941 года решила сосредоточить и развернуть на рубеже Днепра свежие силы, подтягиваемые к фронту из внутренних военных округов, но даже к началу июля сосредоточение русских войск на этом рубеже не было закончено. Для усиления естественного рубежа обороны, каким являлась река Днепр, по решению военного Совета Западного фронта силами местного населения оборудовался противотанковый рубеж по линии Витебск — Орша — река Днепр до Речицы. Крупные населенные пункты прикрывались предместными укреплениями, в междуречье Березины и Днепра возводились промежуточные полосы противотанковых заграждений…
Огромным напряжением сил армиям Западного фронта требовалось выиграть время для организации обороны. Большая помощь войскам, действовавшим с фронта, приходила от частей и соединений, оказавшихся в окружении западнее Минска. Враг просчитался, полагая, что они сложат оружие! В течение длительного времени окруженные части Красной Армии вели тяжелейшие бои, сковывая войска 9‑й, 4‑й армий и часть сил 2‑й танковой группы немцев.
Докладывая свои намерения на 3 июля 1941 года генерал-фельдмаршалу Браухичу, командующий группой армий «Центр» указывал: «Продолжать сужение Новогрудского кольца окружения путем дальнейшего продвижения 2‑й и 9‑й армий, выбрасывая вперед подвижные части, а также выдвинуть войска из района Минска на запад до лесной опушки Налибокской пущи».
И все же немцам пришлось вести бои с нашими окруженными частями вплоть до 8 июля 1941 года.
Значительное количество наших частей сумели прорвать кольцо немецкого окружения и к первой декаде июля отдельными группами вышли из окружения и влились в состав войск, оборонявшихся на рубеже Днепра.
Это вынуждено было отметить и командование группы армий «Центр». В донесении в Берлин от 7 июля 1941 года говорилось: «Установление многочисленных разрозненных соединений противника перед 4‑й танковой армией, которые отходят с частью сил, вышедших из окружения под Белостоком и Новогрудском, позволяет предполагать определенную последовательность в действиях и группировке противника».
Некоторая часть советских солдат и офицеров не смогла вырваться из немецкого кольца и осталась в тылу противника, чтобы вести борьбу партизанскими методами как самостоятельно, так и влившись в начавшие активные действия на территории Белоруссии партизанские отряды…
* * *
Ближе к утру сделали небольшой привал. Перекусили остатками продуктов, поспали — каждый по часу, охраняя сон друг друга, — потом снова пошли. Безошибочно находя дорогу в темном лесу, Волков вел Костю к деревне Жалы. Приходилось делать крюк, чтобы сбить возможную погоню со следа. Выходить на дороги и даже приближаться к ним разведчики не решались.
Шагая за капитаном, Крылов думал, что, если бы ему раньше рассказали о выматывающих ночных марш-бросках через незнакомый глухой, полный тревожных шорохов лес, о скоротечных смертельных схватках, гиблых болотах, вязкой грязи, стаскивающей с ног сапоги, злобных немецких овчарках, рвущихся с поводков, о последней гранате, оставленной для себя, — он просто не поверил бы, что сам способен все это вынести. Более того, за короткий срок привыкнуть к такой жизни — полной настороженности и постоянного ожидания опасности.
До войны ему казалось — это какие-то другие, сделанные из иного теста люди способны на такое, а совсем не он, обычный парнишка с московского двора, где играют в футбол и женщины сушат на веревках выстиранное белье, а при обсуждении последних новостей ставят в один ряд события международного масштаба и купленные в мосторге соседкой Клавкой босоножки. Как теперь далеко от него все это — родной московский двор, мама с папой, белье на веревках…
Капитан неожиданно остановился, поднял руку, призывая к вниманию. Костя замер на месте, стискивая в потной ладони ребристый шарик гранаты, — неужели опять немцы?
— Чуешь? — принюхавшись, тихо спросил Волков. И снова принюхался, поворачиваясь в разные стороны.
Костя тоже потянул ноздрями сыроватый лесной воздух. Уже занималось утро, свет стал серым, прозрачным, скоро должно выглянуть солнце, высушить росу, обогреть усталых путников. Нет, ничем не пахнет — только прелью, прошлогодним палым листом да нежным приглушенным ароматом лесных цветов.
— Дым, — обернувшись, пояснил капитан. — Костер жгут.
— Где? — Костя наконец уловил едва заметный запах дыма.
— Там, — показал Волков в сторону глубокого, тянувшегося поперек леса оврага. — Надо поглядеть. Давай потихоньку, только осторожно. А я прикрою.
Крылов кивнул и, пригнувшись, нырнул в кусты. Шевельнулись ветви, уронив с листьев капли росы, вскрикнула птица и опять все смолкло.
Прислушавшись — не донесутся ли какие посторонние звуки, — Антон вынул парабеллум и пошел к оврагу, огибая его, чтобы оказаться немного сзади и сбоку от радиста.
Через десяток-другой метров Косте прямо в ноздри ударил запах гари, и показалось, что он уже слышит потрескивание сучьев в пламени и чует запах не только дыма, но и печенной в золе картошки. Сглотнув голодную слюну — есть хотелось немилосердно, — радист добрался до края оврага, раздвинул ветви кустов и попытался разглядеть, что делается внизу.
Там, путаясь в траве, тянулся сизоватый дымок. Ага, костер должен быть немного левее. Сделав еще несколько шагов, Костя, стараясь двигаться бесшумно, лег и ползком подобрался к тому месту, откуда можно разглядеть костер и людей рядом с ним. В том, что там обязательно есть люди, Костя почему-то не сомневался. Иначе зачем костер, откуда тогда запах печеной картошки, знакомый ему еще с пионерских времен?
Решив, что он отполз уже достаточно, Крылов приподнялся и вновь поглядел вниз. Увиденное озадачило и несколько поразило его. У костра сидели и лежали в разных позах несколько человек. Один — в милицейской форме, тощенький, востроносый, худая шея болталась в вороте гимнастерки, подпоясанной ремнем с кобурой. Второй — лет тридцати, рослый, широкоплечий, с непокрытой головой, обросшей ежиком коротких волос. Он лежал на боку, шевелил горячие угли длинной веткой и задумчиво глядел на низкие языки пламени. Третий — кряжистый, с темной от загара бычьей шеей и заросшим щетиной лицом, рассматривал снятую с ног обувку, неодобрительно покачивая головой. А с другой стороны костра, укрытый темным пальто, лежал еще один человек — маленький, почти незаметный. Неужели ребенок? Откуда взяться здесь, у лесного костра, ребенку? Разве место ему в сыром дремучем лесу, когда гремит война, горят деревни, ползут по дорогам танки, с воем пикируют на колонны войск и толпы беженцев самолеты, сбрасывая бомбы и поливая их очередями пулеметов?
