Нравится она тебе, Антон Иванович? Не уподобляйся старой кокетке, не лги самому себе, признавайся честно: да, нравится! Тебя влечет к ней, как иголку к магниту, ты жаждешь ее ласк и любви. Ну и что с того? Надо быть реалистом — ей едва за двадцать, а тебе уже за тридцать, и за плечами многое из того, чего эта девочка даже вообразить не сможет, не считая ранений, потерь, разлук. Что ты дашь ей в жизни — вечное ожидание, беспокойство, страх за мужа, редкие встречи, торопливо нацарапанные на клочках бумаги или открытками с видами незнакомых городов письма без адреса и обращения и даже без подписи?
Сможет ли она такое долго выдержать, когда мимо катится жизнь, а потом, в старости, вдруг выяснится, что вы совершенно разные люди и дети выросли без отца, не понимают его и не знают, а та доля романтики и заочной любви, которая еще оставалась в них к тебе, с каждым днем совместной жизни быстро улетучивается? Ведь если и родятся дети, то когда им сравняется двадцать, тебе будет почти шестьдесят, а внуков можно вообще никогда не дождаться.
Все надо делать вовремя — жениться, заводить свой дом и детей, а если упустил момент, то стоит ли об этом задумываться, с каждым днем приближаясь к пятому десятку? Но живое думает о живом, и нет ему дела до здравых рассуждений о возрасте и о том, что было у тебя раньше — властно звало настоящее, и Антон ловил взгляд задумчивых серых глаз, обращенный на него, искал в них хоть чуточку тепла…
Вернувшись к столу, Волков опять принялся за бумаги — иногда казалось, что они когда-нибудь похоронят его под собой, задушат своей многочисленностью, оплетут, как многоголовая гидра, размножающаяся с неимоверной быстротой. Сотни личных дел, встречи с чекистами, работавшими на оборонных заводах, помощниками директоров по найму, посещения рынка, толкучки, парки, вокзалы; беседы с сотрудниками уголовного розыска, выявление завсегдатаев сомнительных мест в городе из числа железнодорожников, работников рынка, кинотеатров, и проверки, проверки, проверки. А каждая из них — снова бумаги, которые надо написать, прочитать, обсудить, принять решения, проследить за их выполнением. Еще бы не краснели и не опухали глаза!
Теперь уже наметился четкий круг людей, которые бывают во всех интересующих сотрудников госбезопасности местах. Особое внимание Волков и Кривошеин сконцентрировали на рынке и вокзале — там наиболее удачные места для встреч вражеских агентов. Парк пришлось отбросить — он оказался маленьким, взрослые туда почти не ходили, особенно зимой, отдав его во власть вездесущим мальчишкам. Да и располагался парк в неудобном месте: тяжело добираться от вокзала и от заводских районов, а с транспортом сейчас очень плохо.
Кинотеатры тоже вызвали у Волкова множество сомнений — сеансы нерегулярны, залы тесные, всегда битком набитые. Если надо что-то передать, такая обстановка только на руку, но ведь врагам наверняка необходимо и поговорить — не глухонемые же они, да и не напишешь всего в сообщении. Неизбежно возникают вопросы, приходится объяснить суть нового задания, да мало ли что еще, а из кинотеатра и выбраться-то быстро не удастся: это тебе не рынок и не вокзал. Но все же кино тоже не оставили вниманием.
Версия о поездках, возникшая у Антона еще в Москве, требовала проверки, и он везде и всюду интересовался — бывают ли тут железнодорожники? Расчет прост — вряд ли враг, прибывший на поезде не в качестве пассажира, станет специально переодеваться. Он так и пойдет на встречу со своим связным в черной железнодорожной шинели, а это уже характерная примета. Если все время переодеваться, то насторожишь коллег, а в городе вряд ли кто обратит на него внимание.
Проведенные сотрудниками уголовного розыска тщательные опросы увенчались успехом: в равные промежутки времени на рынке видели одного и того же железнодорожника, встречавшегося с мужчиной, одетым в замасленный ватник и большие серые валенки, с самодельными галошами из старых автомобильных покрышек. Оба далеко не молоды — примерно за пятьдесят, — появлялись на рынке поодиночке, долго не разговаривали и встречались в разное время. Сколько же сил пришлось положить для того, чтобы иметь эту, на первый взгляд еще ничего не значащую информацию! А вдруг они старые знакомые или просто спекулянты?
Тогда Волков с Кривошеиным взялись изучать расписание поездов. И тут пришла удача — все дни встреч совпали с прибытием московского пассажирского. Однако и этого недостаточно — кто железнодорожник, кем он работает? Вдруг он из машинистов или кочегаров, а они сменяются в пути следования. Кто мужчина в промасленном ватнике и серых валенках — эти «опознавательные знаки» он способен сменить в любой момент, так же, как и «железнодорожник» может в следующий раз появиться без черной приметной шинели. Тогда что?
Усиленное наблюдение за рынком ничего не дало — ни тот ни другой из подозреваемых там больше не показывались, хотя уже несколько раз прибывал московский поезд. Почуяли неладное и сменили место встреч или вообще все это оказалось «пустым номером», прихотливой игрой случайностей, а они — Волков и Кривошеин — поспешили принять первое попавшееся за единственно верное и ошиблись?
Поиски на заводах человека в серых валенках, сходного по приметам с появлявшимся на рынке, тоже оказались совершенно безрезультатными — такого не знали ни на одном из предприятий.
«Неужели он так одевается специально для встреч? — ломал голову Антон, прикуривая одну папиросу от другой. — Но зачем, с какой целью? Чтобы не привлекать к себе внимания или быть неузнанным? Кажется, указывали, что у него всегда опущены наушники шапки? Ну хорошо, это сейчас, зимой, а как летом?»
И тут же горько усмехнулся — какое лето, о чем ты, майор Волков? Кто тебе позволит здесь загорать до жарких дней? Все надо делать сейчас очень быстро и безошибочно, а ты мечешься, вцепившись в показавшуюся перспективной информацию, но никак не можешь нащупать единственно верный ход.
Сказать, что они работали только по данной информации, нельзя, но Антон все же вставал и ложился с мыслью о железнодорожнике и человеке в серых валенках, с галошами из автомобильных покрышек — даже люминал иногда не освобождал от прихода к нему во сне этих фигур с размытыми, неясными лицами. Во сне ему хотелось схватить за плечи железнодорожника, повернуть к себе, впиться взглядом в его лицо, запомнить, чтобы потом опознать среди тысяч других людей, но тот ускользал от протянутых рук и прятался за неизвестного в промасленном ватнике, а тот медленно поворачивал к Волкову пустые глазницы черепа… Антон стонал и просыпался.
Теперь сотрудники постоянно дежурили не только на рынке, но и на вокзале — ждали прибытия каждого московского поезда…
Ночью Антон пошел домой пешком — разболелась голова и хотелось немного проветриться, поэтому он отказался от предложения Сергея Ивановича доставить его, как всегда, на машине.
— Спасибо, — пожимая на прощание руку Кривошеину, поблагодарил Волков. — Город я знаю, идти тут буквально двадцать минут, доберусь, заодно и подышу.
— Ну, как знаешь, — обиженно засопел тот. — Думал, может, ко мне заскочим, чайку соорудим, покалякаем?
— Опять о том же и до утра? — улыбнулся Антон, и Кривошеин виновато развел руками.
