Если сапожник агент немцев, то визит незнакомца не мог у него не вызвать подозрения — городок невелик, ремонтируют обувь преимущественно свои, а тут вдруг появляется чужак. Стоит его проверить? Вне всякого сомнения. Другие клиенты наверняка уже давно установлены и проверены, выяснено, кто они и где живут, все их связи в городе, места работы и основной источник существования. Теперь это попытаются сделать в отношении залетного чужака.
Значит, у них, надо полагать, нет пока цели задержать его? Скорее всего, им интереснее, чтобы он привел их за собой к явке, показал свою берлогу, а уж они не упустят возможности плотно обложить ее, выставить наблюдение за каждым входящим и выходящим из дома. Этого допускать нельзя.
Потрогав рукоять спрятанного под одеждой ТТ, Павел Романович невесело усмехнулся — открывать пальбу и взбудоражить всех немцев? А вдруг он все же ошибается и следом за ним во двор заскочил совершенно случайный прохожий? Надо выйти из затхлой будки и проверить: если опять на глаза попадется мужчина в черном пиджаке и потащится следом, то дело швах, а если нет, то вытащил счастливый билетик у шарманщика судьбы, получил возможность еще немного потоптать грешную землю, прежде чем она навсегда сомкнется над тобой.
Это что же получается — он, Пашка Семенов, может больше никогда не вернуться в старый домик во Владимире, где живет его мать, приютившая на лихое время жену сына с малыми детьми? И никто никогда не узнает, как он погиб в далеком Немеже, уводя немцев от партизанской явки Осипа Герасимовича?
Да нет, чушь какая-то! Наоборот, надо обязательно оторваться от возможного преследования, вернуться на явку и все рассказать Антону — если на Мостовой, три произошел провал, то многое предстает в совершенно ином свете. Однако люди Колесова проверяли, но ничего не обнаружили. Почему?
Не обращались к сапожнику, не попадались ему на глаза, или тогда, во время проверок, тот еще не открыл мастерскую? А может быть, посланцам Колесова и городским подпольщикам просто чудом удалось избежать западни? Не исключено, что их специально отпустили до поры до времени, накрыв колпаком наружного наблюдения. Тогда сохранение долго находившейся на консервации явки Осипа и его жены тем более важно — немцы о ней ничего не должны знать.
Господи, сколько вопросов сразу, а тут еще мужик в черном пиджаке!
Ну, надо на что-то решаться, не век же стоять в вонючей деревянной будке деревянного туалета! Но выходить так не хочется, так не хочется… Попробовать выломать доски и перелезть через забор, а потом дворами выбраться на соседнюю улицу и, запутав следы, убраться подобру-поздорову на окраину, под защиту затхлых трущоб Таракановки?
Хорошо, предположим, он уйдет, а вопрос с сапожником и возможной слежкой останется невыясненным? Где гарантия, что его ведет только «черный пиджак», вдруг уже обложили весь квартал, перекрыли входы-выходы и не выпустят из рук желанную добычу? Нет, прямо и откровенно его не станут гнать по городу, им, наоборот, желательно, чтобы он ничего не заметил. Попробовать на этом сыграть?
Проверив оружие, Павел Романович еще раз вытер лицо платком — нервишки-то шалят, вон, и ладошки стали влажные, стареешь Павлик, — и, решившись, покинул деревянную будку.
Ноги показались чужими, непослушными, словно на каждой висело по пудовой гире, не дающей сделать ни шагу — оказывается, успел сродниться с белым светом, так привык жить и дышать, что даже и помирать тебе не хочется… Кто только придумал войны, разделение людей на государства и нации, хитрые и мудреные смертельные схватки разведок, ненависть и бесчеловечность? Почему люди не могут жить, как братья? Вечно что-то им мешает понять друг друга и относиться к остальным с должным уважением, признавая их право на мир и покой в собственном доме. Но раз нет мира и покоя, а враг уже пришел в твой дом, то деваться некуда. Иначе зачем же ты стал чекистом, Семенов?
Помнишь, в девятнадцатой году тебе, тогда еще совсем юному безусому рабочему пареньку, комиссар предложил пойти работать в ЧК, объяснив, как нужны грамотные преданные делу революции бойцы, готовые не щадя жизни защищать завоевания народа в борьбе с тайными врагами.
— Дело добровольное, Паша, — сказал комиссар, — можешь остаться в Красной армии, никто не осудит. Если вдруг попадешься белым, простого красноармейца могут и пощадить, а чекисту верная смерть. Молодой ты еще очень, подумай. Служба там не простая, многого от тебя потребует.
Долго Павел не раздумывал — ему подарили карабин, с которым он воевал, и направили в особый отдел: как оказалось, всего-навсего писарем. С оружием было тяжко, но комендант выдал ему офицерский наган-самовзвод и разрешил оставить карабин. Так и стал Семенов чекистом. Потом служил на границе, в Туркестане боролся с басмачеством, учился в погранучилище, приехал на западную границу в разведотдел, овладел чужими языками…
Поглядев на солнце, Павел Романович подмигнул ему и, поправив кепку, вышел на улицу. Вроде никого.
«Так, — мысленно восстанавливая в памяти план города, прикинул он, — сейчас пойдем на торговую площадь, поглядим, кто увяжется следом, а потом надо двигать к оврагам, в противоположную сторону от Таракановки. Помотаю их, но не до комендантского часа, а, паче чаяния, не получиться оторваться — придется расставаться с буффонадой и стрельбой. Не хотелось бы, конечно, однако ребята могут попасться настырные, опытные, не желающие понять моего искреннего стремления к одиночеству».
«Черный пиджак» поджидал у перекрестка. Равнодушно повернувшись спиной к приближавшемуся Семенову, он делал вид, что с огромным интересом читает прилепленные на стене объявления комендатуры. Впереди из узкого переулочка выплыла пара — довольно молодая женщина с сумочкой на ремешке и средних лет мужчина в поношенной серой шляпе. Еще двое?
Оглянувшись, Павел Романович заметил сзади молодого парня в потертой кожаной куртке, быстро отвернувшегося, когда он на него посмотрел. Значит, четверо? Боятся его потерять и берут в «коробочку»? Поглядим.
Свернув к торговой площади, Семенов побрел между рядами, приглядываясь к немудреным товарам и не забывая присматривать за своими опекунами. На рынок за ним последовал только парень в куртке — надо полагать, остальные заняли позиции на выходах с площади, выжидая, куда он направится. Что ж, не стоит их сильно томить ожиданием.
Словно вспомнив вдруг о важном деле и недостатке времени, Павел Романович поспешно пересек площадь и почти побежал по улице. И тут же из подворотни вновь появилась парочка — серая шляпа и дама с сумкой на ремешке. Плотно обложили!
Убавив шаг, Семенов опять оглянулся — позади, стараясь держаться за спинами редких прохожих, меланхолично плелся «черный пиджак». Парня в куртке не видно, но можно быть уверенным — он поджидает впереди или страхует «черный пиджак» на тот случай, если объект наблюдения задумает повернуть назад. А что если действительно попробовать? Повернуть, выйти на Мостовую, заглянуть к сапожнику… Нет, бредишь, Павлик, нечего тебе там делать. Дуй вперед, тяни их подальше от Таракановки, веди к знакомым кварталам с проходными дворами. К оврагам нет смысла тащиться — они предпримут какие-то меры, чтобы не дать забраться туда, а сразу перестрелять четверых вряд ли удастся, хоть один, но успеет обнажить ствол и вступить в перестрелку. Нельзя рисковать. Итак, пытаемся оторваться в центре.
