При мысли o Ермакове сердце опять наполнилось щемящей жалостью — какая же сразу маленькая и седенькая сделалась его жена, раньше такая живая, разговорчивая, статная, уверенная в себе. Как бережно поддерживала ее под руку заплаканная дочь, как вздрагивали ее плечи при звуках траурного салюта, который дали из винтовок красноармейцы, тремя залпами отсалютовав погибшему на посту генералу. Именно так, погибшему на боевом посту.
По большому счету, проводить его в последний путь должны были бы и все те, кому он помог при жизни, кого спас, оградил, сохранил, но они вряд ли узнают, кому обязаны жизнью и свободой. И командующий фронтом, за которого, не побоявшись гнева Верховного и мести наркома, вступился генерал Ермаков, тоже наверняка не узнает. Будет жить, дышать, любить, не зная, кому он этим всем обязан.
Ермаков первым нащупал досадный для немцев промах Бергера и в долгом ночном разговоре с Волковым и Семеновым перед их вылетом к партизанам просил собрать неопровержимые доказательства и поскорее доставить их в Москву, чтобы отмести все обвинения в измене от командующего и его боевых товарищей.
Антона весьма настораживал путь Слободы к фронту, а генерал, как опытный разведчик, зацепился за другое: Семен не узнавал на предъявленных ему фотографиях покойного переводчика Дмитрия Сушкова. Вроде бы ничего удивительного — прошло несколько лет, да и снимали Дмитрия Степановича в совершенно иной обстановке, а в камере смертников они встретились с Семеном оба избитые так, что лица превратились в кровавые маски, но… Почему оставшийся неизвестным лохматый Ефим, первым указав на переводчика, сообщил брошенному в камеру смертников Слободе, что это не кто иной, как Сушков, работавший у немцев и пользовавшийся долгое время их полным доверием и благорасположением? Откуда ему был известен переводчик и как он смог узнать его? Мало того, Сушков не был в семнадцатом году в Петрограде, а сразу приехал с фронта в Москву, где жила семья его приятеля по полку.
А сидевший в тюрьме СД «переводчик Сушков» рассказывал сокамерникам именно о Питере семнадцатого года, о выступлениях поэтессы Анны Ахматовой и концертах Шуберта. Значит, немцы знали, что Дмитрий Степанович — коренной петербуржец, но не выяснили, что с четырнадцатого года он больше не появлялся в родном городе. Плюс странный, просто удивительный побег Слободы, удачный выход к линии фронта, полученные им сведения, представляющие большую ценность для органов государственной безопасности и военной разведки.
Уже в Немеже Семенов и Волков пытались разузнать что-либо новое о Сушкове, Слободе и их сокамерниках, но никто ничего не мог сообщить о лохматом Ефиме. О других добыли хотя бы разрозненные сведения, о нем — нет! Собрали о переводчике все, что только могли, вплоть до мельчайших подробностей его поведения, одежды, манеры говорить, знания языков. И тут в одну из ночей, споря яростным шепотом с Семеновым и восстанавливая в памяти детали показаний Слободы, Антон убедил Павла в реальности казавшейся им невероятной версии генерала Ермакова — в камере смертников находился не Дмитрий Степанович Сушков! Там вместе с Семенов сидел некто другой, одетый так же, как переводчик, а может быть, даже и в его одежду, копировавший его хромоту и манеры поведения, но не сам Дмитрий Степанович!
Никто из заключенных лично не знал Сушкова, поэтому показать на человека, исполнявшего порученную ему роль, признав в нем бывшего переводчика, мог только второй немецкий агент. С помощью партизан и подпольщиков уже точно установлено — никто из обитателей камеры смертников ранее не встречался с Дмитрием Степановичем и не мог его опознать, кроме неизвестного Ефима, но тот как в воду канул — даже о его гибели у подпольщиков не имелось никаких сведений. Тайну знали только «черные» немцы из СД, засевшие в замке, ранее принадлежавшем польским магнатам под прикрытием госпиталя для асов из люфтваффе.
— А казнь во дворе тюрьмы? Семен сам видел, — недоверчиво напомнил тогда Павел Романович. — Сушкова казнили, был контрольный выстрел в затылок.
— Ну и что? — запальчиво возразил Антон. — Бергер пожертвовал своими людьми, вернее, людьми, подготовленными фон Бютцовым, для достижения большего правдоподобия и заодно для сохранения полной секретности проводимой операции. Зачем жалеть агентуру из местных?
Тогда-то у них и родилась дерзкая мысль об отыскании могилы переводчика и эксгумации, что и проделали в одну из ночей переодетые в немецкую форму Волков и доктор из фольксдойче. У захороненного «переводчика» ноги оказались целы, в то время как Сушков после лагеря на всю жизнь остался хромым. Врачи такие вещи определяют быстро.
Вместе с Павлом Романовичем Антон попытался детально восстановить ход событий, поставив себя на место оберфюрера и его ученика. Конечно, разведчики не могли тогда подробно знать все детали, но предугадали ходы СД очень верно.
Конрад фон Бютцов не зря появился в Немеже. При помощи местного начальника СС и полиции безопасности Лидена он дотошно и скрупулезно выискивал человека, связанного с подпольем и партизанской разведкой, имея намерение втянуть его в сложную систему интриг и дать через партизанское подполье советским органам безопасности страшную дезинформацию об измене в высшем воинском эшелоне, надеясь вызвать этим новую волну репрессий против командного состава воюющей Красной армии. Или хотя бы посеять недоверие и панику, заставить всех подозревать друг друга и не знать ни минуты покоя.
Вскоре в поле его зрения попал переводчик Сушков, и Конрад начал внимательно приглядываться к нему, расставляя для Дмитрия Степановича одну ловушку за другой, методично выявляя его связи, почтовые ящики, явки. Убедившись, что находится на верном пути и переводчик именно тот, кто ему нужен, Бютцов приблизил его к себе, что совпадало с планами партизан, уничтоживших прежнего переводчика штурмбанфюрера. И началась страшная игра с ничего не подозревавшим старым, больным, изломанным жизнью человеком.
Одновременно фон Бютцов лихорадочно искал «конверт» — того, кто сможет донести весть об измене до своих, и кому непременно должны поверить чекисты по ту сторону фронта. Искал, везде рассылая запросы и требуя скорее найти подходящего ему человека среди пленных, арестованных и случайно задержанных. Конрад торопился, Бергер подгонял, а оберфюрера «пришпоривали» в столице Третьего рейха.
Наконец в ответ на один из запросов сообщили о Слободе — бывшем пограничнике и партизане, совершившем несколько дерзких побегов из лагерей. Такой должен дойти, и ему наверняка поверят, просто обязаны поверить. Фон Бютцов радостно потирал руки: дело сдвинулось с мертвой точки.
Слободу перевели в тюрьму СД в Немеже, поместив в камеру смертников. Прилетел Бергер, уже запустивший дезинформацию по своим каналам за рубежом, переводчику Дмитрию Сушкову специально при выезде на охоту дали возможность «узнать» страшную тайну, затем условиться о внеочередной встрече с подпольщиками, а потом взяли по дороге на явку.
Вряд ли теперь удастся точно выяснить, где нашел свое последнее пристанище Дмитрий Степанович, а в камеру пришел под его именем немецкий агент, заранее подготовленный Бютцовым. Пришел и в соответствии с указанием своих хозяев рассказал об измене измученному Семену, не зная того, что ему самому уже уготована страшная участь жертвы — одной из многих в этой операции. Антон был полностью уверен, что и лохматого Ефима тоже ликвидировали, только в отличие от исполнявшего роль Сушкова немецкого агента, демонстративно казненного на глазах у всех во дворе тюрьмы, ликвидировали тайно.
