– Ничего странного, – отрезал полковник, – я
проверил. «Скорая» констатировала сердечный приступ. Самая обычная вещь.
– Но не в двадцать же лет!
– Ей двадцать три.
– Тоже не возраст. Ладно, хорошо, согласна, пусть дикая
вещь, произошедшая в клинике, случайность, но взрыв машины? Сама по себе она не
взлетит на воздух.
– Кто сказал про взрыв? – удивился Дегтярев.
Я растерялась.
– Но ведь «Жигули» загорелись, погибла Лена, подруга
Поли…
– Ничего криминального, следов тротила не нашли, просто
замкнуло электрику, вот и полыхнуло…
– Хорошо, пусть и это происшествие без злого умысла, но
убитая дама в примерочной? Ведь туда вошла Поля, и никто не знал, что женщины
поменялись кабинками!
– С чего ты взяла про выстрел?
– Полина сказала, а ей милиционер объяснил!
– Глупости. Никто никого не убивал.
– Я сама видела кровь!
– Ну и что? У умершей был туберкулез, просто случилось
легочное кровотечение, и несчастная погибла в примерочной. Жаль, конечно, но
опять ничего особенного.
– Но в занавеске была дырочка, такая круглая, с
опаленными краями…
– Ерунда, – не сдавался Дегтярев, – кто-то
случайно приложил к драпировке сигарету, от пули остается совсем другой след.
Я в растерянности добавила:
– Но Поля сама мне сказала, что кто-то за ней охотится…
– У Полины в голове солома, – обозлился
Дегтярев, – вернее, была, потому она и разбилась! Виданное ли дело – так
гонять…
– Она всегда ездила осторожно.
– А сегодня изменила этому правилу. Кстати, ты
разрешила ей взять «Форд»?
– Нет, – пробормотала я, – она вчера не
про-сила…
– Вот видишь, – удовлетворенно вздохнул
приятель, – совершенно безголовая девица, сначала хватает бесцеремонно
чужую машину…
– Но ее «Жигули» сгорели, – попыталась я оправдать
девушку, – она небось только утром сообразила, что в институт не на чем
ехать! Кеша с Зайкой отбыли в семь, за Маруськой школьный автобус прибыл в
полвосьмого, а Поля только через тридцать минут после этого сообразила, что до
города не добраться, ну и прихватила «Форд». Кстати, она хорошо знала: я всегда
даю машину, если кому надо.
– Ага, – кивнул Дегтярев, – значит, она не
захотела тебя будить?
– Именно!
– Влезла в иномарку и, естественно, не справилась с
управлением. Сама виновата!
Честно говоря, я не ожидала от Дегтярева такой жестокости,
но, наверное, профессия накладывает отпечаток на поведение. Вот и для моей
подруги, Оксаны, человек, лежащий на операционном столе, всего лишь тело.
– Не могу жалеть больного, – говорит она, –
потом обязательно проникнусь, а во время вмешательства ни за что.
И Женька зовет трупы «жмуриками», и Аркадий совершенно
спокойно советует клиентам-»браткам», как лучше избежать ответственности. Он не
думает в момент обсуждения стратегии поведения обвиняемого на суде, что перед
ним убийца или разбойник. Работа есть работа, и иногда она огрубляет человека,
лишает его эмоций.
– Значит, дело не откроют…
– Нет причин, не было случая, предусмотренного
Уголовным кодексом.
– Когда можно забрать тело?
– Не нужно, – ответил Дегтярев, – я позвонил
в Америку Нине, она приедет через пару дней и отвезет останки в США.
– Почему? – удивилась я. – И потом, как ты
дозвонился, она уехала отдыхать!
Александр Михайлович вздернул брови.
– Это ее дело, где хоронить дочь. Говорит, в России
никого не осталось, ухаживать за могилой некому. Насчет отдыха, не знаю. Набрал
номер, Нина сняла трубку.
– Но кто же разрешит хоронить российскую гражданку в
Штатах?
– Ты забыла, что Поля еще и американка, – напомнил
Дегтярев.
Я прикусила язык. А ведь верно. В 1977 году Нинка была на
пятом месяце, когда ей предложили сопровождать в Нью-Йорк в качестве
переводчицы артистов то ли драматического театра, то ли какого-то
симфонического оркестра, сейчас уже не вспомню. Тот, кто не забыл семидесятые
годы, знает, как трудно, вернее, невозможно было попасть в Америку. Нинушка
поколебалась пять минут и, естественно, согласилась. Рассуждала она просто:
пять плюс два будет семь. Успеет вернуться до родов. К тому же Ниночка у нас
дама полная, с большой грудью, живот у нее и без беременности выдавался горой…
Одним словом, она рассчитывала на то, что никто ничего не заметит, и оказалась
права. Никому и в голову не взбрела мысль о беременности переводчицы. Тем более
что Нинка носилась колбасой, совершенно не испытывая недомоганий. Правда, она
постоянно покупала бутылочки, соски, костюмчики и невиданные в СССР непромокаемые
трусики… Любопытствующим Нинка коротко сообщала:
– Скоро племянница должна родить…
Все шло прекрасно, неприятность случилась в предпоследний
день гастролей. Ночью неожиданно начались схватки, и Нинку сволокли в
госпиталь. Назрел жуткий скандал. Артисты улетели на Родину без переводчицы.
Представитель советского посольства влетел в палату и начал злобно выплевывать
фразы о предателях социалистического строя, решивших отдаться в лапы платной
капиталистической медицины. Нинка страшно нервничала, ей даже закралась в
голову мысль: а не попросить ли политического убежища? Дома-то все равно теперь
жизни не будет. Остановило ее от этого поступка воспоминание о
матери-пенсионерке…
Уж не помню, кто был в 1977 году американским президентом,
но его супруга навестила с благотворительным визитом клинику, где лежала Нинка.
Узнав, что в одной из палат лежит советская гражданка, родившая недоношенного
младенца, первая леди мигом извлекла из этой ситуации все политические
дивиденды.
Она направилась к Нинушке, принялась, элегантно улыбаясь для
бесчисленных журналистов, обнимать роженицу, а потом сделала несколько
заявлений. Во-первых, все расходы по содержанию и пребыванию Нины с дочерью в
клинике оплатит первая леди. Во-вторых, она готова стать крестной матерью младенца,
в-третьих, девочка по законам США считается американской гражданкой, поэтому
завтра в палату доставят соответствующий документ.
На другое утро в больницу и впрямь вновь прибыла жена
президента. За ней двигались ладные парни, несущие огромную корзину с орхидеями
и чемодан, забитый приданым для новорожденной.