На ступеньках лежала какая-то странная куча, похоже, кто-то
потерял меховую шапку. Я присела на корточки и увидела Хучика. Мопс спал в
нелепой позе, в совершенно невероятном для него месте. Как правило, он
забивается в кровать ко мне или к Мане. Правда, охотнее всего Хуч проводил бы
ночи с Ольгой, только не подумайте, что Хучик больше всех любит Зайку, нет,
просто у нас у всех одеяла из овечьей шерсти, довольно тяжелые, а Ольга спит
под пуховым. Хучику же нравится, когда на его жирненькое тельце ничего не
давит, а поскольку он всегда дремлет, прижавшись к хозяевам, спрятав все тело
под плед, то пуховая перинка – это то, что нужно. Но у Ольги в спальне обожают
проводить время наши кошки, Фифина и Клеопатра. Устроившись уютненько в
семейной постели, киски недовольно шипят, завидя Хуча, а мопс не рискует
связываться с противными дамами. Он великолепно знает, какие острые когти
прячутся в их бархатных лапках!
Но Хучик никогда не спит на лестнице, на жестких ступеньках,
по которым гуляет сквозняк. Такое ощущение, что бедняга брел в спальню и свалился
на полпути.
– Миленький, что случилось? – спросила я, трогая
шелковую шерстку. – Ты заболел?
Хуч приоткрыл мутные глаза, попробовал встать на коротенькие
лапки, но они разъехались, и мопс вновь рухнул на ступеньку. Правда, он не
заснул, теперь Хучик громко икал.
Мне стало совсем не по себе. Надо разбудить Маню, вдруг
Хучик заболел?
– Не волнуйтесь, – раздался прямо над моим ухом
густой мужской голос.
От неожиданности я, забыв, что на мне из одежды только
футболка, резко вскочила.
– Кто здесь?
– Не бойтесь, – произнес выступающий из темноты
Борис.
Его глаза мигом уставились на мои голые ноги. Я быстро села,
натянула майку на колени и поинтересовалась:
– Разве вы не уехали?
– Нет, завтра начнем съемки с утра, Ольга радушно
предложила остаться. Зачем вы прячете свои ноги? Кто-нибудь говорил вам, что
они очаровательны?
– Да, – обозлилась я, – все мои четверо мужей
начинали с того, что сообщали о красоте моих конечностей.
Борис хмыкнул, окинул меня взглядом и сообщил:
– Все остальное тоже замечательно.
Я не люблю, когда мне говорят комплименты, и в отличие от
некоторых женщин великолепно знаю: мой выигрышный билет не красота, которой,
если признаться, я совсем не обладаю, а ум, проницательность и редкое обаяние.
Но, повторяю, комплименты терпеть не могу. В особенности мне не нравится, когда
незнакомый мужчина, одетый в джинсы и пуловер, стоит надо мной, полураздетой, в
полночь, на темной лестнице и сообщает:
– Дорогая, вы необыкновенно хороши!
На всякий случай я решила сменить тему и быстро спросила:
– А почему вы сказали, что не стоит волноваться из-за
Хуча? Он, похоже, заболел…
Борис засмеялся.
– Мопс вылизал ликер, вылившийся на ковер. Все, что не
успело впитаться.
Я наклонилась и понюхала морду Хуча. Точно! От нее пахло
горьким миндалем. Амаретто! Липкая гадость, которую в доме никто не пьет. Зайка
любит коньяк, Кешка – виски, а мы с Маруськой не употребляем ничего крепче
кефира. Ума не приложу, откуда у нас взялась эта бутылка, наверное, принес кто-то
из гостей!
Хуч методично икал.
– Ты нализался, – возмутилась я, – пьяная
собака – позор семьи!
– В гневе вы очаровательны, – понизив голос,
сообщил режиссер и пододвинулся так близко, что я почувствовала запах одеколона
«Кензо».
Странно, до сих пор мне нравилась продукция этого
рафинированного парижанина, сделавшего карьеру на любви Европы ко всему
восточному. Но сейчас аромат показался тошнотворным.
– Вам не скучно одной, такой богатой, без мужа? –
нежно ворковал Борис.
Я подхватила Хуча, прижала его к себе и резко сообщила:
– Борис, вы ошибаетесь.
– В чем?
– Я нищая.
– Ну да, – хихикнул режиссер, – парочка
миллионов во французском банке, два дома и гора драгоценностей не в счет.
– Есть еще коллекция великих импрессионистов, – со
вздохом уточнила я. – Только все богатство принадлежит Кеше, Мане и моей
лучшей подруге Наташе, баронессе Макмайер. У меня только и есть, что носильные
вещи, поняли?
– Вы нравитесь мне сама по себе, – пропел Боря.
– А вы мне нет, – отрезала я, встала и пошла по
лестнице вверх, кожей ощущая его липкий взгляд, ползающий по моей фигуре.
Внезапно в душе проснулась тоска. Ну почему у меня всегда так? Дети
передрались, поужинать, судя по всему, не удастся, в доме появился противный
мужик, решивший охмурить глупую богачку, да еще Хуч напился, как последняя
свинья!
Глава 9
Оставшись вчера без ужина, я не получила и завтрака. Боясь,
что режиссер, оператор и Ольга заставят меня изображать невесть что, я на
цыпочках прокралась в гараж и вздохнула свободно только на въезде в город.
Слава богу, теперь до вечера меня никто не тронет.
Лучшая подруга Полины Аня Попова училась вместе с ней в
одной группе. Я доехала до Коломенского переулка, отыскала нужную аудиторию и
увидела Аню, сосредоточенно пишущую в тетради. Шел урок французского. Пожилая
преподавательница бубнила:
– Же абит…
Вот ведь безобразие, где они откопали эту особу? «Же абит!»
Да ни один француз не произнесет «Я живу» таким образом… Но тут прозвенел
звонок, Анечка вышла в коридор, увидела меня и нахмурилась.
– Здравствуй, – весело сказала я, – пойдем
перекусим!
– У меня еще две пары, – не слишком вежливо
ответила Аня.
– Ничего, я подожду.
– Пожалуйста, если делать нечего, – совсем уж
грубо ответила девушка.
Но я решила не обращать внимания на недовольный тон, в конце
концов, работа есть работа, и покладисто добавила:
– Я абсолютно свободна, просто как ветер.
Следующие несколько часов я промаялась в коридоре и от скуки
сделала одной девчонке домашнее задание по французскому. Обрадованная девушка
мигом растрепала сокурсникам о странной тетке, лихо расправляющейся с текстами,
и ко мне, словно журавли в Африку, потянулись другие студенты с тетрадями в
руках.
Наконец Аня освободилась, мы сели в «Рено», и я без всяких
обиняков спросила:
– Твое мнение?
– О чем?
