– Но этот похоронный атрибут надоел мне до жути, –
ответила я, – мало того что занимает много места и вообще выглядит
отвратительно, так еще Бандюша избрал его любимым местом для отдыха, а мне
категорически не нравится, когда собака спит в гробу!
– Дашенька, – вздохнул режиссер, – если тебе
и впрямь некуда девать сей предмет, подари его нам.
– Зачем?
– Мы бедные киношники, вечно экономящие средства.
Сериал, который сейчас снимаем, нельзя назвать даже малобюджетным, он
крохотнобюджетный, у нас жалкие копейки. Честно говоря, нам просто повезло с
вами, потому что сумели сберечь кучу средств, оказавшись в Ложкине. Сняли ваши
интерьеры, машины… Будем работать с животными… И уж совсем подфартило с гробом.
В сценарии есть сцена шикарных похорон, поняла?
– Ладно, – кивнула я, – только после
окончания съемок все равно нужно сжечь его.
– Заберем гробик с собой, – пообещал режиссер.
Потом он неожиданно опять обнял меня.
– Ну так как? Приедешь сегодня пораньше? Впрочем, если
хочешь, можем встретиться в городе.
– А твоя жена как посмотрит на эту ситуацию?
– У меня нет жены, – изумился Борис.
– Ты же говорил про сына…
– Мы давно в разводе, я абсолютно свободен, без
каких-либо обязательств…
– А я нет… У меня есть старый любовник, можно сказать
муж…
– Да? – недоверчиво протянул режиссер. –
Что-то он у вас в доме не появляется…
– Сегодня увидишь, – пообещала я и, мигом натянув
куртку, вылетела во двор.
Стоял дикий холод, и оглушала пронзительная тишина, которая
бывает только ясным, морозным, ранним утром в деревне. Моментально замерзнув, я
влетела в гараж. Надо было надеть шубу, кстати, не помешало бы выпить кофе…
Только из-за противного, приставучего мужика приходится спешно уезжать из дома.
Интересно, он долго собирается снимать тут свой идиотский сериал? Сколько
времени они обычно делаются? Я никогда не смотрю «мыльную» продукцию, вернее,
не включаю телевизор, когда идут «семейные» и «любовные» драмы. Вот
криминальные истории обожаю. Про Коломбо, ментов и Леху Николаева знаю все.
Прямо из гаража я позвонила Дегтяреву.
– Алло, – пробормотал сонный голос.
– Привет, это я.
– Дарья? – удивился Александр Михайлович, потом
помолчал и в ужасе спросил: – У меня будильник сломался? Который час?
– Полвосьмого.
– Что у вас случилось?! – почти выкрикнул
полковник.
– Да ничего, полный порядок.
– Зачем звонишь тогда в такую рань? – сбавил тон
Дегтярев.
– Приезжай к нам сегодня ужинать…
– И ты проснулась ни свет ни заря, чтобы позвать меня?
– Конечно, боялась, что на работу убежишь!
– Могла не стараться, – вздохнул Дегтярев, –
сегодня пятница, я так и так к вам собрался прикатить.
– Хочешь, заеду за тобой?
– Давай.
Договорившись с полковником, я метнулась в Чапаевский
переулок. Часы показывали четверть девятого, когда «Рено» послушно замер возле
нужного дома. От души надеясь, что Геннадий не ушел к метро, я взлетела на
второй этаж и принялась звонить в дверь. Раздалось шарканье, и дверь
распахнулась.
Я знаю, что пьянство никого не красит. Мой последний муж был
запойным алкоголиком, собственно говоря, именно по этой причине я и разошлась с
ним в свое время. Некоторые люди могут пить годами, но все равно ухитряются
прилично выглядеть, другие за месяц превращаются в жалкое подобие человека. Мой
бывший муж и стоявший сейчас на пороге Гена Кристалинский были из второй
категории. Насколько понимаю, еще ранней осенью Геннадий шикарно одевался,
посещал дорогой парикмахерский салон, ездил на новенькой иномарке и мог
позволить себе любую прихоть. Сейчас мой взгляд упал на чучело.
В темноватом коридоре, держась одной рукой за ободранную
стену, стояло, покачиваясь, существо, одетое в рваные, грязные джинсы и давно
не стиранную, замызганную рубашку. Темные сальные волосы напоминали шерсть
нерасчесанной персидской кошки, мутные глазки плавали под красными,
воспаленными веками. Пару секунд помятая личность тупо смотрела на меня, потом
раздвинула узкие губы, прячущиеся в трехдневной щетине, и просипела:
– Чего надо?
Мне в нос ударил аромат перегара и нечищеных зубов. Стараясь
не дышать, я вытащила из сумки бутылку пива и покачала ею перед носом парня.
– Хочешь?
– Давай, – оживился хозяин.
Не выпуская емкость из рук, я шагнула в квартиру и решила на
всякий случай уточнить:
– Ты Геннадий Кристалинский?
– Уж не знаю теперь, – вздохнул парень, –
раньше и впрямь меня так звали, но теперь, похоже, имя мое «Никак» и звать меня
«Никто».
Русский человек – философ от рождения. Французский бомж,
или, как называют там людей подобной категории, клошар, веселое, необремененное
никакими особыми думами существо. Летом ночует под мостами, радуясь каждой
бутылке дешевого вина, попавшей в руки. Зимой, прячась от сырости и холода,
перебирается на какую-нибудь жилплощадь, где коммунами обитают подобные ему
экземпляры. Бродяга-француз не корчит из себя Сартра и Камю в одном флаконе.
Чаще всего он честно признается: да, пью, потому что обожаю такой образ жизни.
Времяпрепровождение в коробке из-под холодильника на берегу Сены милее мне, чем
скучное, буржуазное прозябание. Клошар доволен собой и окружающим миром.
Милостыню он клянчит весело, не ноя и не жалуясь… Кстати, малочисленные
парижские нищие, которых, впрочем, вы никогда не встретите на Больших бульварах
или Елисейских Полях, никогда не стоят просто с протянутой рукой. Они пытаются
хоть как-то закамуфлировать свою деятельность. Делают вид, что торгуют
спичками, или пытаются играть на гитаре.
Российский алкоголик мигом объяснит вам, что вступить на
отвратительный путь пьянства его заставила жуткая трагедия, достойная стать
сюжетом для Федора Михайловича Достоевского. Наш пьющий соотечественник
мучается, постоянно испытывает комплекс вины, стенает, плачет, ноет, портя
жизнь не только себе, но и всем окружающим. Вот он, дрожа от похмелья, дергает
вас за рукав возле ларька и бормочет:
– Умоляю, один рублик, на лекарство для смертельно
больного ребенка, я – ветеран афганской войны, потерял половину внутренностей…
