– Куда ты прешь?! – бешено заорал хозяин тележки, средних лет мужчина в распахнутой на груди синей рубахе, с повязанным на голове линялым красным платком. – Распахни глаза, дурень!
– Ты сам такой же осел, как твоя животина, – не остался в долгу извозчик. – Мог бы выглянуть, прежде чем выезжать на перекресток.
– Ты мне ответишь!
Хозяин тележки вцепился в извозчика, пытаясь стащить его с козел. Откуда ни возьмись выскочили еще два молодца, с обеих сторон вскочили на подножки коляски и схватили Федора Андреевича. Капитан рванулся – уличное происшествие принимало дурной оборот, но тут один из молодцов двинул его головой в лицо. Русский едва успел увернуться, и удар пришелся в плечо: лоб у итальянца оказался просто чугунным, и рука занемела от боли. Другой в это время выкручивал пальцы Кутергина, стараясь завладеть саквояжем. Изловчившись, Федор Андреевич врезал ему ногой в живот. Горячо интересовавшийся багажом молодец выпучил черные глаза и боком сполз с коляски. Его приятель навалился на Кутергина сверху, намереваясь зажать горло удушающим приемом, но капитан перебросил его через себя – вновь пригодились уроки борьбы, взятые у мирных горцев.
Офицер окинул быстрым взглядом перекресток, превратившийся в «поле боя»: извозчика все-таки стянули с козел и пинали ногами хозяин тележки и какой-то оборванец, а из-за угла выскочили еще трое парией. У одного из них в руках был нож. Федор Андреевич интуитивно закрыл грудь саквояжем и тут же почувствовал резкий толчок, как будто в него угодили камнем. Скосив глаза, он с ужасом увидел, что в саквояже, войдя по самую рукоять, торчал нож, умело брошенный с расстояния в десяток шагов. Клинок пропорол толстую кожу с такой легкостью, словно саквояж был картонный. Лишь счастливый случай спас капитана, иначе сталь пронзила бы его грудь, достав до сердца. И если Кутергин не хотел стать трупом, или, в лучшем случае, остаться калекой, нужно было немедленно отступать. Нападавших стало слишком много, а драться с ними пришлось бы одному русскому: извозчик уже не боец – он даже стонать перестал и лишь вздрагивал, когда его пинали грубыми башмаками.
Федор Андреевич спрыгнул с коляски, намереваясь пуститься наутек, но тут в его ногу вцепился молодец, пытавшийся было завладеть саквояжем, – он обхватил сапог капитана обеими руками и старался вывернуть стопу, чтобы повалить русского на мостовую. Офицер сильно лягнул его свободной ногой в лоб. Цеплявшиеся за сапог руки тут же разжались, и Кутергин сломя голову кинулся прочь от места побоища. Сейчас уже не до кареты, увозившей Мирта и слепого шейха. Самому бы остаться живым и невредимым, чтобы потом помочь Мансур-Халиму.
С балконов, прилепившихся под крышами, и из окон на драку смотрели любопытные. Сбившиеся в стайки вездесущие мальчишки из подворотен подбадривали бегущих гортанными выкриками, улюлюканьем и пронзительным свистом. Несколько дородных матрон открыли двери и встали на пороге, как часовые, охраняющие свои жилища, но никто не подумал позвать полицию или вмешаться.
Какой-то шустрый малый бросился наперерез русскому и успел схватить его за плечо. Капитан крутнулся волчком и сбил противника подсечкой, бросив его на камни мостовой. Сзади уже слышался громкий топот преследователей, и Федор Андреевич, не долго думая, свернул в первый попавшийся переулок, надеясь на быстроту ног и удачу, которой при расставании пожелал ему черноусый Сулейман.
Плохо, когда город совершенно незнаком. Кутергин не мог даже приблизительно ориентироваться в лабиринте улочек и переулков, маленьких площадей и предательских тупичков. Ах, если бы угадать, как застраивали Геную? Седая Москва, где капитан появился на свет испокон веку строилась кольцами вокруг Кремля, а между укреплениями-кольцами, соединяя их, пролегали кривые улочки и переулочки. Сановный Петербург – как каре солдат, застывших на параде: сплошные прямоугольники кварталов и пересекающиеся под прямым углом стрелы широких проспектов. Но его и строили позже, спустя шесть веков после матушки-Москвы. Варшава собирала свои улицы к центру, как лучи звезды, а что здесь, в Генуе? Куда бежать? Искать полицейского? В любом случае из полиции быстро не выбраться, даже при самом благоприятном отношении – полицейские всех стран мира одинаково подозрительны и недоверчивы…
Едва русский скрылся за углом, извозчик, как ни в чем не бывало, поднялся и начал отряхиваться, недовольно бурча:
– Вы разорвали мне куртку. Неужели нельзя было потише?
– Заткнись, – рявкнул хозяин тележки и развернул извозчика лицом к себе. – Что он говорил?
– Сейчас. – Возница наморщил лоб. – Хотя… Спрашивал, где старая площадь с фонтаном.
– Все?
– Да.
– Садись. – Хозяин тележки сорвал с головы платок и вытер им потный лоб. – Нехорошо получилось, ах, как нехорошо получилось. Надо было все закончить здесь.
– Ничего, нагоним, – заверил извозчик, взбираясь на козлы. Успевшие оклематься молодцы, которым досталось от русского, быстро оттащили осла и сели в коляску рядом с хозяином повозки.
– Так. – Хозяин тележки сунул скомканный платок в карман. – Сейчас едем по параллельной улице. Ты, Сантино, спрыгнешь и скажешь нашим парням, куда эта свинья может бежать, если, конечно, они его еще не догнали. А мы гоним на площадь и ждем его там. В любом случае выдавливайте его с улиц к фонтану. Поехали!..
Может быть, Генуя красива, даже прекрасна, но Кутергину она казалась жуткой и мрачной западней. Сколько он сможет как угорелый бегать по улицам, не зная, где спрятаться? Остановиться и разрядить и преследователей оба ствола пистолета? Наверняка это охладит их пыл, но тогда непременно познакомишься с местной полицией или жандармами. И все же если не останется иного выхода, он так и поступит. На бегу он выдернул из саквояжа нож – клинок не уступал по остроте хорошей бритве. Куда его, сунуть в карман? На глаза попалась куча строительного мусора около ремонтируемого здания, и капитан швырнул нож в горку опилок и обломков кирпича – ну его к дьяволу!
Преследователи не отставали, и Федор Андреевич забеспокоился: у него складывалось впечатление, что они настойчиво и целеустремленно гонят его в нужное им место. Если так, то стычка на перекрестке не случайный эпизод – видимо, с ним собирались покончить, но все сорвалось.
«Пока сорвалось, – мысленно поправил он себя. – Их много, они знают город и рано или поздно убьют меня».
Почему его должны убить совершенно незнакомые люди? Ответ лишь один – на набережной Мирт увидел Федора Андреевича и узнал его. Все остальное – уже производные, а главное решилось, когда непримиримые враги встретились глазами – пусть на секунду или даже долю секунды, но и того достаточно. Все оборачивалось хуже некуда, Кутергин уже чувствовал усталость, а затягивать агонию было не в его правилах. Он всегда предпочитал расчет, но иногда можно сыграть с Судьбой в орлянку и узнать: пан ты или пропал?
Русский свернул на малолюдную улицу. Следом, как магнитом, потянуло преследовавших его бандитов – их было трое и один из них умел метать нож. Поэтому именно его Федор Андреевич обрек на заклание первым: око за око! Он замедлил шаг, позволил погоне немного приблизиться, неожиданно остановился и выхватил пистолет. Бандиты даже не успели понять, что происходит, когда один за другим грохнули два выстрела. Метатель ножей словно споткнулся на бегу, ничком ткнулся в камни мостовой и застыл страшным бесформенным бугорком – пуля угодила ему точно в сердце. Вторая пуля пробила лоб его приятеля, а третий бандит с перекошенным от ужаса лицом начал медленно пятиться, не сводя глаз с русского, словно тот гипнотизировал его, как василиск. Федор Андреевич шевельнулся, бандит жутко вскрикнул и метнулся в подворотню. Одинокий прохожий, нечаянно угодивший в перестрелку, прижался к стене и замер, боясь пошевелиться. Поблизости раздались громкие, визгливые голоса женщин и детский плач, как будто выстрелы разбудили сонное царство. Кутергин поспешил к перекрестку и свернул на первую попавшуюся улочку – все равно он давно перестал ориентироваться и теперь не знал, в какой стороне море и куда показывал извозчик, объясняя, где старая площадь с фонтаном.
