А ей… Ей по-прежнему некуда возвращаться. Теперь еще и воспоминания. Они навалились как-то сразу. К ним еще нужно привыкнуть. С ними еще нужно научиться жить.
С тех пор как умерла бабушка Вера, Аля старалась приходить домой как можно позже. Чтобы сразу завалиться в постель и забыться сном. Без сновидений. Жизнь ее больше напоминала гонку с непонятным финалом. Бежать только затем, чтобы не оставаться одной дома? Не так плохо. Теперь у нее не было и дома. Который год."
Который год идет, и снова Все те же роли, те же песни. В привычье шума городского Смешно стремиться в поднебесье. Быть может, жизнь остановилась, Замкнулась в каменном квадрате, Дни посылая, словно милость, Бесчисленной, похожей ратью… Клубок забот привычной лени, Лишь сверху — небо голубое. Дни, безымянные, как тени, — Из небылого в небылое… Который год идет, и снова Мы роли старые играем В привычье шума городского — Как будто жизнь пережидаем… — тихо, словно про себя, пропела Аля.
Олег спал ничком, обняв подушку обеими руками. Она тоже спала часто именно так.
И долго-долго укладывала с собой в постель плюшевого медвежонка. Своего единственного друга. Где-то он теперь?
— Ты поешь? — спросил Гончаров, приподнимая голову.
— Извини, если я тебя разбудила.
— Да я и не спал…
— Ври…
— Нет, правда. Не сон, не явь… Забытье.
— Как вся наша жизнь, — горько усмехнулась Аля.
— Не так все фатально.
— Разве? А как? Олег промолчал.
— Нет, скажи, как? Вот теперь я все вспомнила, и — что? Мне стало легче жить?
Или легче жить стало хоть кому-нибудь? Скажи? Зачем все?
Гончаров пожал плечами:
— Если мы завалим этого сиплого, со шрамом, может быть, кто-то действительно выживет. Кто-то не станет наркоманом, чьи-то родители не осиротеют на старости лет… Его нужно остановить. Потому что никто, кроме нас, этого не сделает. Все просто.
— Просто…
— Да. Никто, кроме тебя, никогда не сделает то, зачем ты явился на этот свет.
Никто. Поэтому не жалуйся, не сетуй — делай!
Аля как-то сразу обмякла, — Что ты меня воспитываешь?
— Это я тебя не воспитываю, это я тебя настраиваю. Знаешь, у моряков есть такой термин: «борьба за живучесть судна». У подводников это имеет уже абсолютное значение. Потому что если где-то халатно сработает один, погибнут все. А мы…
Мы пытаемся выжить каждый сам по себе, напрочь забыв, что мчимся на одной лодке, в одном ковчеге… Маленький Принц не ленился прочищать вулканы на своей планете, наша кажется нам огромной, бездонной, безмерной…
— Олег, при чем здесь…
— Погоди. Я — воин, мое дело — очищать землю от подонков, от мутантов, прикидывающихся людьми… Это и есть «борьба за живучесть». А на это нужно настроиться.
— Олег, а мое?
— Что?
— Мое дело какое?
— Твое дело — любить.
— И все?
— Это не так мало. Аля пожала плечами:
— Все это философия. А на самом деле… За окном — мутный рассвет, в телевизоре — клоунада… Представление, которое уже давно всем наскучило…
— Наверное, не всем. Обрати внимание на заставки.
— Деревня дураков?
— Ага. И — клоуны, которые то проваливались в никуда, то рассыпались в клочья, то разлетались в пух. Кто-то развлекается вовсю: Иван Иванович врезал тортом по мордам Ивану Никифоровичу, и оба — лопнули мыльными пузырями… Время мыльных пузырей прошло, закончилось, они сделались не нужны, а потому исчезают они в этом политическом театре один за другим. Сколько их шуганули из власти…
— Выходит, то, что происходило и происходит, — сплошь театр?
— Выходит, так.
— И кто-то дергает за нитки… А что же тогда важно?
— Ты же сама знаешь…
Аля подошла, легла рядом, прильнув всем телом, прошептала тихо:
— Да. Знаю.
— Ну что, Алексей Степанович, сгорели? Лысый неприметный человечек был спокоен.
Он выдержал взгляд Автархана, ответил:
— Сгорели пешки. Солдаты.
— Генерал Кравченко — тоже пешка?!
— Боюсь, что в этой комбинации не более чем.
— То-то ему ножичком по горлышку полоснули, как кастрированному барану! — Глаза Автархана сузились. — Прекрати мутить, Степаныч! Я знаю, что ты ведешь свою игру, давно ведешь, но сейчас мне нужно, чтобы ты сыграл на меня! Только на меня, и ни на кого больше!
— Я играю в твоей команде, Николай Порфирьевич, и уже не первый год.
— Пока ты играл на деньги. Сейчас счет пошел на жизни. Слишком много трупов. Ты можешь объяснить, каким образом оказалась полностью уничтожена спецгруппа генерала Кравченко? И он сам?
— Проще простого.
— Так я слушаю тебя.
— Люди, которые их покрошили, были куда большие профессионалы.
— Это ты меня утешаешь?
— Это я констатирую факт.
— Констатируешь факт… — недобро повторил Автархан.
— Нужно быть объективным, — пожал плечами Кудрин.
— К дьяволу! К дьяволу объективность! Ты мне скажи, почему за мешок наркоты постреляно столько народу?! Пока не вмешалась спецгруппа службы безопасности, все еще можно было понять, но теперь?! Там — накладка, здесь — подстава? Что происходит? Мы же вместе допрашивали этого «грача» — он что, врал?
— Нет.
— Тогда каким образом группа генерала Кравченко нарвалась на засаду?! О будущем налете на квартирку знали ты, я и генерал. Ныне покойный. — Автархан тяжело упер взгляд в стол. — Тебе есть что ответить, Кудрин?
— Это была не засада. Я уже сказал: это были исключительные профессионалы. Таких здесь не производят.
— То есть они перестреляли спецов, как тарелочки на полигоне, среагировав на нападение?
— Именно так.
— Тогда… При чем здесь наркотики? Или… Я что, на старости лет влез на территорию силовых разборок между спецслужбами?
— Весьма вероятно. Но не это главное.
— Да? А что?
— За профессионалами всегда стоит…
— Государство?
— Хуже. Капитал. Деньги. Очень большие деньги.
— Наркотики — тоже немаленькие… По оценкам, на наркотиках только в прошлом году людишки подгребли девять миллиардов свежей «зеленью». Ты можешь назвать какую-то более прибыльную на сей момент отрасль народного хозяйства? — хмыкнул Автархан.
— По-видимому, тут такой бизнес, рядом с которым наркобизнес — просто шалости фарцовщиков у «Березки».
