Гончаров пожал плечами:
— Кому как. — Ответил, глядя в глаза Маэстро:
— Я работаю только на себя.
— Вполне возможно. Вполне. Так что тебе нужно здесь? — Маэстро напряженно смотрел в глаза Олегу.
— Мне нужна девушка.
— И все?
— В войну я бросил играть давно.
— Если так, у нас есть шанс разойтись с миром.
— Это решаешь ты?
— Я возьму это на себя, — заверил Маэстро.
— Как ты выражаешься… Это непрофессионально.
— Настоящий профессионал только тот, кто может сам решать, делать ему исключения из правил или нет.
— Ты решил?
— Да.
— Почему…
— Я отступаю от правил?
— Да.
— Ты мне не врешь. Это во-первых. А во-вторых…
— А ты уверен. Маэстро? — вмешалась Аля. Она выглядела как разъяренная пантера.
— Может быть, вы еще поторгуетесь? «Почем девочка?» — «Полцентнера героина». — «Полцентнера мало». — «Тогда — центнер».
— Алена. — начал Гончий.
— Что — Алена? Крутые мужи, да? А кто из вас поручится, что я-не агентесса сенегальской разведки?
— То, что тебе нравится убивать, — ты солгала, — улыбаясь, произнес Маэстро. — А в остальном… Если бы я до сих пор не научился отличать ложь от правды, меня давно бы не было. А Гончий… У него всегда был один существенный в нашей профессии недостаток: он не мог путно солгать.
— А ты можешь?
— Вся наша жизнь — ложь, лишь слегка приукрашенная правдой, — отшутился Маэстро.
Впрочем, в его устах это было не вполне шуткой: этот человек жил словно несколькими жизнями, и какая из них была более реальной, а какая — проигрывалась его воображением?..
— А что нужно тебе? — резко спросил Гончаров.
— Гончий… Ты помнишь ту веселую ночку в Хачгарском ущелье?
— А как ты думаешь?
— После нее нас разбросало… Тебя — в отставку. Барса-в проект «Снег».
— Что за проект?
— Наркотики. Очень много наркотиков. Тонны.
— И он…
— Он решил сыграть свою игру.
— Барс не стал бы…
— Извини, я неверно выразился. Ему показалось, что игра, в которую его втянули, грязная. Словно бывают чистые… И тем не менее… Он решил ее поломать. Его устранили.
— Кто?
— Те, кто это сделал, уже мертвы. Ты помнишь наши отношения с Барсом?
— Они были вполне…
— Не лукавь, Гончий! Я относился к нему как к сводному старшему брату. Этакая смесь зависти, раздражения, желания превзойти… И — восхищения. У него всегда было то, чего не было во мне. И не будет никогда. А у меня… Когда-то давно, мы тогда припухали под Гератом, был у нас с Володей разговор. Барс сказал: «Влад, тебе надо кончать с этим делом». — «С каким?» — спросил я. «С войной».
Помню, я несколько растерялся, он заметил на лице моем обиду. Ты же помнишь, Гончий, работал я не хуже других и был… кое-как я переживал и обиду, и растерянность, спросил в лоб: «Почему?» И Барс ответил так же прямо: «Ты безрассуден». Тогда я не вполне понял, что он имел в виду. Теперь я понимаю. И еще… В досье у меня было сказано, что поступал я когда-то в Щукинское…
Егоров тогда добавил: «Война — не сцена. Здесь все должно быть просто и рационально». Скажи, Гончий, я был позер?
Гончаров пожал плечами:
— Как все мы в двадцать с небольшим…
— И тем не менее я желал стать лучшим. И не на сцене, в жизни. А тогда нашей жизнью была война. И много смерти вокруг.
Маэстро помолчал, глядя куда-то в прошлое. Произнес:
— Помнишь, мы все приняли близко гибель ребят…
— Да.
— Я… Я постарался забыть это так, что… Метод Станиславского: внушить себе можно все, и то, чего ты никогда не чувствовал. Даже по поводу смерти. Может быть, Барс был прав, и во мне умер великий актер. Нерон бы понял. Я был проверен на всевозможных «полиграфах», прокачан на всех известных «наркотиках правды»…
И сумел действительно стать тем, кем меня хотели видеть. Там, наверху, решили, что я — редкостная сволочь! Уникум. Исполнительный, умный, бесчувственный, все амбиции которого заключены в смерти. Красиво?
— Кому как.
— Вот и я так думаю… Но… Никакие достижения не даются безнаказанно… Что-то я в себе сломал. Навсегда. — Маэстро помолчал, прикурил сигарету от бычка. — Как бы там ни было, за такие исключительные «показатели» я был «награжден»
Острогом-22. Выше «двадцать второго» по спецподготовке — только боги с Олимпа.
— А такие есть?
— Я не встречал. Разве только Лир.
— Кто такой Лир?
— Для меня — фантом. Для всех остальных — тоже. Он существует голосом в телефонной: трубке и отдает приказы.
— Маэстро, ты…
— Да! Я при всем своем тщеславии за десять лет так и не смог к нему подобраться! Но стал его личным контактом. Как говорили в незапамятные времена: креатурой. Этот человек координирует слишком многое: все существующие службы безопасности крупнейших корпораций России, всех банков…
— Я полагал, там замкнутые службы безопасности.
— Да, но только не для конторы Лира. Все они замыкаются на него.
— Напрямую?
— Естественно, нет. Через агентуру. Но это люди высшего, управленческого уровня.
— Погоди, Маэстро… Мы слишком далеко уехали. Зачем тебе нужна Аля Егорова? И почему вы здесь?
— Тот самый порошок.
— Героин?
— Да. Барс спрятал его в одной из катакомбных шахт.
— Это интересует Лира?
— Это интересует меня.
— И Аля?..
— Она должна знать номер шахты.
— Должна или знает?
— Знает, но сама не подозревает об этом.
— Скрытый, случайный секретоноситель?
— Именно так.
— Так что именно я должна вспомнить? — вмешалась Аля.
— Скорее всего цифры, — произнес Маэстро.
— Цифры? — нахмурившись, переспросила Аля.
— Да. Худо-бедно, но когда-то военные спелеологи — такие тоже были, да и чего у нас только не было! — обмерили-таки с грехом пополам эти разветвленные подземелья и составили карты. Тоннели и шахты пронумерованы. Карты есть; пусть для служебного пользования, но есть. У Барса такая точно была, иначе войти бы он смог, а вот выйти…
— Вы же сказали, там две тысячи километров подземных ходов.
