— Стрелять по клешням!
Похоже, больше всего он боялся, что развлекуха завершится до того, как его головорезы да и он сам натешатся всласть. Оглядел братков, крикнул:
— Загоним кабанчиков, а? Погоняем и возьмем — в ножи!
«Братки» ответили дружным довольным ревом. На этом плато и сурку не скрыться!
Гонять можно до десятого пота, полоская беглецов в визжащей рядом картечи и липком, мерзко пахнущем страхе… И самое приятное в гоне, что спастись они не смогут. Бульдог точку поставит сам.
— Эй, черный! Не спи — замерзнешь! — крикнул кто-то, и пули из карабина с противным визгом ударились в камень, за которым ничком лежал Маэстро.
— Не хочешь бегать, сучий потрох… Щас мы его прикладами погоним!
— Эй, сынок, испытай фортуну, может, повезет, а? — Бульдог, прихохатывая, приложился к фляге с чачей. — А то ведь если возьмем сиднем, кожу сдерем, а тушу — воронам скормим! Солдаты удачи козелков навроде тебя ох как не любят!
Маэстро вскочил из-за камня в один миг, словно вырос из земли. Пистолеты в его руках заплясали, загрохотали, изрыгая огонь. Кто-то из нападавших успел поднять оружие, кто-то даже выстрелил, но черноволосый уже катился по земле, а пистолеты продолжали работать, будто их направляла не рука человека, но воля демона.
Грохот прекратился так же неожиданно, как и начался. Преследовавшие Гончарова замерли, а Гончий вдруг обернулся и тремя выстрелами снял троих нападавших.
Наступившая тишина была полной.
Рыжий вожак так и не понял, что произошло. Восемнадцать человек, что были с ним, лежали в неудобных позах: кто ничком, лицом вниз, кто — глядя в бездонную голубизну неба стекленеющими глазами. Никто не стонал, никто не звал на помощь.
Живых среди них не было. Вожак остался стоять один. Бесполезная помповушка в одной руке, фляга с чачей — в другой. Бульдог беспомощно лупал белесыми ресницами, потом тихо перевел дыхание, облизал разом пересохшие губы. То, что произошло, казалось наваждением, сном…
— Солдаты удачи, говоришь? — негромко произнес Маэстро. — Кончилась ваша удача.
Совсем кончилась.
Кадык на шее рыжего дернулся. Хрипло, едва слышно он произнес, кивнув на флягу в руке:
— Я хлебну?
Маэстро пожал плечами:
— Валяй…
Вожак пил, пока хватило дыхания. Опустил флягу, поставил, перевел дух. Поднял глаза:
— Ну что… Теперь кончай.
— А закурить?
— Чего?
— Закуришь? Бульдог кивнул:
— Закурю.
Подрагивающими руками Бульдог вставил в рот сигарету, долго чиркал кремнем зажигалки, пока прикурил. Затянулся раз, другой… Губы его плясали… Одним движением он отбросил сигарету, крикнул срывающимся на визг голосом:
— Что тянешь, сука! Кончай!
— Хозяин барин, — равнодушно произнес Маэстро. Движение его было неприметно быстрым: пистолет дернулся, выплюнув порцию свинца, и Бульдог кувыркнулся на спину. Но…
Его дикий, полный тоски и боли вой, казалось, мог разбудить только что уснувших вечный сном сотоварищей. Кое-как зажимая раздробленное колено, он поднял искаженное болью и ненавистью лицо.
— Куражишься, да? Сука! Царствуй, твоя власть… — Он заскрипел зубами, зажмурился от нестерпимой боли, снова поднял глаза и натолкнулся на острый, как жало, взгляд Маэстро. Тот сидел рядом. И произнес только одно слово:
— Кто?
Вожак попытался сглотнуть, выплюнул слюну с кровью:
— Шаповал.
— Кто такой Шаповал?
— Опер фээсбэшный. Старший. В области.
— Велел списать?
— Да. Начисто!
— Всех?
— Тебя. Девку — поберечь. Про второго-вообще разговору не было.
— На кого работает Шаповал?
— Не знаю. И знать не хочу.
— Это все?
— Все.
Маэстро помедлил, произнес:
— Тебе просто не повезло.
— Везет не всем.
— Это точно.
Маэстро едва заметно двинул руками, легко поднялся на ноги. Вожак остался лежать на спине, глядя в синеву неба мутнеющим безразличным взглядом.
Гончаров стоял чуть поодаль. Маэстро быстро глянул на него, спросил:
— Чего такой невеселый?
— Есть чему веселиться?
— Обычная работа, — пожал плечами Маэстро. Гончаров скривил губы в подобии улыбки, проронил тихо:
— Отвык. — Одним движением бросил в рот сигарету, чиркнул спичкой, поломал, вытащил другую, чиркнул снова, зажег, но сигарета выпала. — Черт… — Помолчал, добавил:
— И не хочу больше привыкать.
— А вот это правильно. Минздрав предупреждает… — Маэстро подхватил флягу, так и стоящую на земле, слил чачу, обмыв горлышко. — Примешь сто пятьдесят? — Втянул ноздрями аромат:
— Это тебе не пойло буржуйское, чача первого выгона. От стрессов. — Растянул губы в улыбке, но глаза при этом остались холодными. — «Имидж ничто, жажда — все».
Впрочем, совету Гончаров последовал. Сделал из фляги глоток, другой и опустил ее вдруг, проливая содержимое на землю. Послебоевой синдром прекратился, он встревоженно поднял глаза на Маэстро:
— Влад… Что с Алей?
Оба метнулись к камню, за которым скрывалась девушка. Она сидела в отрешенной позе, жива и на первый взгляд невредима. Но совершенно неподвижна.
— Аля… — позвал Гончаров, тихонько проводя ладонью по ее щеке. Девушка не пошевелилась. Он поднял глаза на Маэстро, и взгляд его был беспомощен, словно взгляд близорукого человека, разом лишившегося привычных, укрупняющих мир толстых линз.
Тот тоже наклонился, оглядел внимательно:
— Она не ранена. Боевой синдром. Даже скорее… Досталось ей слишком за несколько дней. У волкодавов психика ломается, а у девчонки… Не переживай сильно, все же дочь Барса! Флягу, живо!
Олег поднес сосуд к губам девушки, осторожно влил в рот глоток. Она поперхнулась, закашлялась, зрачки расширились…
— Что застыл! Лей! — скомандовал Маэстро. Она глотнула и — пришла в себя окончательно. Оглядела мужчин, улыбнулась:
— Олег… — Встретила взгляд Маэстро, помрачнела… — Те, что стреляли…
— …больше не стреляют, — закончил ее фразу Маэстро. Добавил:
— Приходи в себя, детка. Если у нас и осталось время, то совсем немного.
Девушка встала. Ее слегка покачивало. День разошелся, стало тепло и ясно. Она подошла к краю обрыва. Солнце рассеяло туман, вода играла бликами. Девушка стояла на самом краю, и ей вдруг показалось: стоит раскинуть руки — и она полетит, понесется в этом просторе…
