— Жаль, что уход человека не столь прекрасен, как закат солнца… И нет в нем ничего от вечности… Наверное, мы очень провинились в этом мире, и нас наказывают, — произнесла Аля тихо и внятно. Потом наклонила голову, закрыла лицо ладонями. — Маэстро, мне страшно, мне очень-очень страшно… Словно я раньше жила в мире, покинула его и не вернусь назад уже никогда… То, что я говорю… порой мне кажется, что это какое-то сумасшествие… Мне вовсе не нужно говорить все это, мне не нужно даже думать над этим всем, мне нужно просто жить, и любить, и быть любимой, а вместо этого… Мне кажется порой, что по-настоящему я живу только в снах. Почему так?
Маэстро пожал плечами:
— Не знаю. А что все-таки тебе снилось? Что-то хорошее? — поспешил добавить он, увидев, что девушка уходит даже не в депрессию — в состояние сумеречной истерии. — Гигантский ящер, похожий на меня… А еще?.. В твоем сне ведь было что-то хорошее?
— Да. Откуда ты знаешь?
— Ты улыбалась, когда спала. Что тебе снилось?
— Сначала — юноша, этакий капитан Грей из книжки про алые паруса… Он предложил мне искупаться с ним… Но я не согласилась.
— Испугалась?
— Н-н-нет. Если правду — я была… поражена. Его совершенством. Это было как наваждение. Поэтому я и испугалась.
— Может быть, так и следовало?
— Может быть. Тем более, море было… плоское и ленивое, будто подсолнечное масло. И еще — было темно. Вернее, стало темно. Вернее… — Девушка задумалась, собрав чистый лоб морщинками:
— Нет, все не так было. Сначала мне снилось море. Но не такое, какое есть, а скользкое, как медуза. Потом снилось, что я уже проснулась, и свет померк. Ну а потом — вот этот вот капитан Грей…
Мне снилось, будто я уже проснулась, а он подошел и сел рядом.
— Приставал?
— Не-а. Молчал. А вообще… Как в песне; «Я сидела у берега моря и смотрела на старый причал… У причала какой-то мальчишка…» Но этот — не плакал. Просто присел рядом и перебирал раковины. Большие такие раковины, красивые, их еще к уху подносят, чтобы услышать море… У него они были в сетке, и он…
Аля замолчала, глядя в одну точку, потом произнесла скорбно и абсолютно серьезно;
— Беззаботности хочу. И беспечности. Притом — я все понимаю и про этот мир, и про войну… Но хочу беззаботности. И счастья. И даже не потому, заслужила я или нет;.. Счастье, как и любовь, вовсе не заслуга, а дар. Вот я и хочу, чтобы мне это подарили. Просто так.
Аля вздохнула, словно уставший от одиночества ребенок.
— И пусть вокруг война, и ночь, и пустые скалы… Я все равно хочу беззаботности. У меня ведь никогда этого не было. Никогда. И наверное, уже не будет. — Аля вздохнула. — Может быть, именно так и уходит юность. Ты понимаешь?
Маэстро с улыбкой покачал головой. Хотя… Когда тебе нет двадцати, жизнь делится не на десятилетия, а на годы. Юность уходит… Сказать ей, что так будет не раз и не два в будущем? Что за жизнь человек только теряет?.. Теряет непосредственность, ясность взгляда, теряет веру в людей, в благородство и справедливость, теряет мечту… А если что и приобретает, то только боль. И ничего, кроме боли.
Маэстро промолчал. Вряд ли все, что он знал для себя, будет для нее утешением. Да и откровение из этого тоже неважное. Если не можешь сказать ничего доброго — молчи. Может быть, это не так честно, зато по совести. Никому не нужна правда, если она не соткана из грез.
— Маэстро, а ты умеешь толковать сны? — спросила Аля чисто по-женски, безо всякого перехода. — К чему снится раковина?
— Вместе с устрицей?
— Нет. Вместе с юношей-атлетом.
— Вот такая? — Маэстро раскрыл сумку и вытащил крупную, красивую раковину рапана, поднес к уху, послушал, молчал с полминуты, довольный произведенным впечатлением, спросил:
— Похожа?
— Да. Где ты ее взял?
— Он лежала рядом с тобой, там, на берегу. Но ты ее почему-то не заметила.
А я — подобрал.
— Может быть, она просто валялась?
— Вряд ли. Таких больших рапанов на берег не вынесет ни одна волна.
Подводники берут их на довольно приличной глубине.
— Так, значит, это был не сон?.. — Искреннее удивление отразилось на Алином лице. — А вообще-то… жаль.
— Себя?
— Маэстро, ты такой непонятливый! Всегда, всегда людям жаль только того, что не сбылось, понял? Жаль отлетающую юность, жаль несостоявшуюся любовь…
Жаль проходящую жизнь! О чем еще жалеть?
— Больше не о чем. Всякая жизнь есть не что иное, как томление по ее краткости.
Аля вряд ли расслышала; она замерла на миг, глядя прямо перед собой, спросила:
— Слушай, Влад… А тьма тоже была… наяву?
— Да. Тьма была наяву. Ты видела солнечное затмение. Девушка замерла, глядя прямо перед собой невидящими глазами:
— «Тьма, пришедшая со стороны Средиземного моря, накрыла ненавидимый прокуратором город…» Маэстро, ты загрустил?
— Наверное, виноват закат, — произнес Маэстро. — Красное зарево над черной водой… В таком месте родятся мысли о преисподней.
Аля вздохнула, глянула на мужчину исподволь:
— Влад… Ты извини, если я что-то не так сказала…
— Все так. — Маэстро усмехнулся горько:
— Мне надлежало стать актером.
Возможно, это был бы великий актер. — Он замолчал, на этот раз Але показалось, что пауза тянется долго, бесконечно долго. — Жизнь прошла бездарно, другой не будет. — Маэстро вздохнул, повторил со спокойной обреченностью:
— Жизнь прошла.
— Влад, ты не можешь…
— Подожди, Аля. Каждый человек отвечает за свое прошлое. За все в нем.
Никому никогда не удавалось начать жизнь с чистого листа. И даже у самого добропорядочного обывателя отыщется в памяти несколько таких эпизодов, которые он не рискнет доверить ни бумаге, ни дневнику и сам желал бы забыть навсегда…
Я не был мирным обывателем. У меня не только есть, что забыть, но много того, что нельзя вспоминать никогда и нигде.
— Даже на исповеди?
— На исповеди особенно.
Аля повернула голову, попыталась поймать его взгляд… Ей хотелось понять… Но Маэстро закрыл глаза, помассировал веки и произнес тихо и очень спокойно:
— Мне страшно предстать перед Всевышним, девочка. Страшно.
Глава 55
Ночь легла мгновенно, без сумерек, как бывает на юге, и только кроваво-красное зарево заката светилось над черным морем мерцающими угольями; все прежние цвета исчезли, остались только эти два, могучие и чистые: пламенеющий ровно, будто жар костра, цвет огня и крови и непроницаемый, словно плащ ночи, цвет мрака и преисподней.
