«Ю-а ин зе ами нау…»
– Дрон, это было здорово… Можно я посплю?.. Девушка лежит на спине вытянувшись, положив голову на мое плечо. А я думаю о том, что женщина – самое совершенное творение на земле. Наверное, ради нее этот мир и создан. И каждая женщина знает, что она неповторима и удивительна, и ищет мужчину, который заметил бы эту неповторимость. Чтобы стать блистательной, женщина должна стать желанной.
«Ю-а ин зе ами нау…» Ты сейчас в армии. И расслабляться совсем не время.
А когда – время? Может, я воин по жизни? Ну а раз так, нужно сделать свое дело хорошо.
– Дрон, ты не спишь?
– Нет.
– Послушай, я все о тех, из особняка. Они все-таки больные? И кто меня спас? И – зачем? Зачем меня вообще похищали?
– Давай я расскажу тебе сказку. Или – напомню, ты ее наверняка знаешь.
– А может, мы лучше уйдем отсюда? Не можем же мы сидеть на этом чердаке вечность.
– Тебе здесь что, плохо?
– С тобой мне очень хорошо. Дрон… послушай, мы ведь останемся друзьями, правда?
– Ага. Добрыми друзьями.
– Ты такой милый и такой умный!
– Еще бы. А с чердака мы уберемся, когда решим – куда и как.
– Ты думаешь, нас ищут?
Я только хмыкнул. Ищут – это слабо сказано!
– А кто? Те, из особняка? Если бы только они! Знать бы точно'– кто. И еще мне вспомнились фразы девушки еще тогда, при встрече: «Я не вру, я фантазирую…» и «Сейчас мне нужно выдумать вас». Ладно, все мы видим только небольшой кусочек этого мира, остальное додумываем, досочиняем. Причем досочиняем настолько убедительно, что сами верим в это почти безоговорочно.
Вопрос лишь в том, насколько наши догадки близки к истине. Или к реальному положению вещей. Для меня это сейчас важно. Если я ошибусь, это будет стоить мне жизни. И, наверное, кому-то еще.
– Что ты молчишь?
– Извини, мне нужно подумать.
– Так я не дождусь сказки перед сном?
– Сказка при пробуждении вдвойне дороже.
– Почему?
– Она жизнь делает сказочной. Самая короткая утренняя сказка была та, что рассказывал слуга Анри де Сен-Симону: «Вставайте, граф, вас ждут великие дела!»
– А кто это – Сен-Симон?
– Один мечтатель. Тогда его мечты никто не принимал всерьез и в жизнь претворять не собирался. А потому они были безопасны.
– Его действительно ждали великие дела? Он совершил их?
– Это не важно. Важно, что он слышал эти слова каждое утро.
– От слуги.
– Ага, от слуги.
– Я вспомнила, мы его проходили. Он был социалист.
– Утопический.
– Интересно, а сам слуга верил в то, что говорил господину?
– И это не важно.
– А важно то, что этот социалист без слуги и без лести не обходился. Я права?
– Права.
– Тогда немножко посоплю. Ты ведь будешь меня охранять?
– Буду.
– Надежно?
– Как в пирамиде.
– Я что, похожа на мумию? Тогда накину что-нибудь.
– Ты соблазнительна и совершенна.
– Льстец. Но я тебе верю.
– Уже веришь? Во всем?
– Я думаю, ты хороший. Добрый.
– Не боишься ошибиться?
– Не-а. Интуиция. Ты мне сразу понравился, еще в машине. Ладно, думай, мыслитель. Буду спать.
Я накрыл ее курткой, девушка свернулась клубочком.
– А ты знаешь, мне уже не страшно. Почти, – произнесла она. Через минуту се дыхание стало размеренным и ровным. Она спала.
Ну что ж, начнем думать. Вся беда в том, что у нашего брата мужика процесс думания заключается в построении логической цепочки умозаключений, опирающихся на факты, причем не на сами события, а на то, как мы их увидели и интерпретировали. А ежели фактов не хватает, мы изготавливаем «костыли», называемые «предположениями», и опираемся на них за неимением лучшего. Остается только верить, что предположения сии надежны, как краеугольные камни. В противном случае вся цепочка рухнет и погребет под собой «мыслителя». Фактов у меня маловато, предположений – сколько угодно. При этом нужно разрешить вопрос жизненно важный: насколько правдив рассказ девушки и правдив ли он вообще.
В пользу ее истории говорит эпизод в квартирке на Конева: ребятишки действительно не шутили, не играли и были явными садюгами самого патологического толка. Все остальное – се рассказы. Так что логической конструкции не получится, нужно решить, верю ли я девушке, всему, что она рассказала.
Тут сокрыт один парадокс, хорошо, впрочем, известный писателям, художникам, актерам, режиссерам и высокопрофессиональным разведчикам. Человек устроен так, что способен верить придуманному. Причем даже в том случае, если придумал это он сам. На бытовом уровне это звучит просто: «Так оно есть, потому что я хочу, чтобы так было».
Человек полностью сливается с выдуманным им образом, и тогда не только его поступки, но даже его соматические реакции вроде учащения сердцебиения или покраснения кожи будут реакцией не самого индивидуума, а выдуманного им самим (или кем-то другим для него) образа.
А потому никакая логика и никакой «детектор лжи» не в состоянии засечь обман: весь комплекс реакций – рас-ширение и сужение зрачков, изменение кровяного давления и частоты пульса, температуры тела на сотую долю градуса, изменение цвета кожи – ничто не способно выявить не правду. Ибо человек в данный момент является тем, кем себя считает.
Единственный «инструмент», способный распознать ложь, – это человек. Ведь даже если мы только познакомились с человеком, не сказали еще с ним двух слов, не обменялись ни единым значимым взглядом или жестом, этот другой нам уже либо симпатичен, либо нет. И это «либо-либо» мы даже не формулируем, а чувствуем:
«хороший», «плохой». При всем многообразии последующих вариаций – рода занятий человека, его взглядов на жизнь, манеры шутить и многого другого – последнее остается неизменным: хороший или плохой. Сложившиеся отношения могут быть сколько угодно приятельскими, но, если мнение «плохой» сложилось, оно будет лишь укрепляться.
Правда, есть люди «никакие» – они способны думать только о себе, но с их стороны возможны лишь мелкие пакости, а потому их не особенно замечают или принимают в расчет.
Интуиция, сказала Леночка. Большинство мужчин потому и ошибается в людях, что отказывается верить собственной интуиции, чувству, – более существенным кажется положение человека в обществе, его состояние, его суждения… Вся эта шелуха и становится ступеньками, фактами логических умозаключений. Потому-то и падать особенно больно.
