Так что рвать когти – самое время. Куда-нибудь на запасной аэродром с вертикальным взлетом.
– Ленка, ты дорогу в «веселый особнячок», конечно, не помнишь?
– Я же тебе рассказывала… Наверное, все же недалеко от шоссе.
– Пять дней пути буреломами… И то при условии, если б у нас над крышей личный геликоптер свиристел.
– Дрон, а что такое «геликоптер»? – спрашивает Серега.
– Вищокрылая машина вертолет.
– А-а.
Серега – молодец. Лучше спросить, чтобы потом знать, чем притвориться сильно умным, оставаясь дураком. Хотя некоторым это и по жизни удается.
Пока мы трепались, он незаметно передал мне записку. В ней – пять цифр, номер телефона.
– Так куда мы поедем? – спрашивает девушка.
– На кудыкину гору!
– Чего ты злишься?
– Привычка дурацкая – закудыкивать!
– В приметы веришь? А как же психоаналитика?
– Да при такой жизни Фрейд вообще шаманом бы стал! Ладно, ребятки. Я отбегу минут на десять, а вы тут не шалите, ведите себя примерно.
– Ты не поел даже.
– Попож-жа. – Я отхлебнул из банки. Понятное дело, для храбрости.
– Да, Олег, забыл сказать. В городе спецназ. На каждом перекрестке. С автоматами. И лотки многие не работают.
– Недолго мучилась старушка в руках умелого врача. Откуда – известно?
– Не-а.
– Ладно, держите, – оставляю ребятам оба «Макарова». Заряжаю, ставлю на предохранители. – Только не балуйтесь. Ежели кто из властей – тут и нашли.
– Дрон, ты думаешь?.. – начинает Ленка.
– Ничего я не думаю. Это вам для комфорта. Психологического.
«Узи» прячу сзади за пояс, наган – в карман куртки.
– Будьте паиньками…
– Дрон… Ты возвращайся… Пожалуйста.
– Я вернусь, девочка.
– Обещаешь?
– Обещаю.
Ползу вниз по ступенькам и чувствую себя последней сукой. Оставил пацана и девчонку с двумя «пээмами», словно это остановит серьезную сволочь. Ну да не я все это затеял. Искренне верю, что успею обернуться за десять минут.
Только бы дозвониться – сразу будет легче.
Выхожу огородом на коротенькую окраинную улочку. Отсюда до почты, где телефон, рукой подать.
Серая «волга» на приличной скорости вывернула в улочку и едва не размазала меня по бамперу. Судя по удивленным рожам пассажиров, меня не ждали, судя по их же охотничьему возбуждению, искали именно меня.
Как гласит народный эпос: «Недолго музыка играла, недолго фраер танцевал».
Судя по мордам и повадкам вылезших из машины, компетентные и иные внутренние органы они не представляют. Это вселяет надежду, плавно переходящую в уверенность, что пальбы с их стороны не будет, иначе сюда сбегутся все «легавые» городка в компании новоявленного спецназа и превратят наши молодые тела в кучу паленого мяса. И почему особисты к «лжеузи» глушитель не привинтили!
Меня приложило о бампер, потом о забор. Это дало противникам фору. Но я уже вытащил револьвер и держу его на взводе. Вид у него вполне устрашающий, честный, пролетарский. Повожу длинным стволом, надеясь сдержать противника. Тщетно.
Ребятки медленно, шажками, охватывают меня полукольцом. Один разжимает губы:
– Брось пушку, фраерок. Ты ведь не будешь палить, себе дороже. А так – с тобой просто поговорят…
Знаю я эти разговорчики в строю. А также номера, шуточки, хохмочки. Мне прошлой ночи хватило.
– Стоп, ребята. В моем положении и корова соловьем споет. На войне как на войне. Еще шаг – буду стрелять.
Вообще-то здоровый прав. Стрелять я просто не хочу. Перед тем как стрелять, никто никого не предупреждает. Мы профессионалы, оба; просто болтовней каждый пытается выиграть, они – расстояние, я – время и положение. Но наган в моей рабочей руке свое дело делает: даже незаряженное ружье стреляет, а оружие самоубийцы, каковым я по их мнению являюсь, уложит одного, а то и двоих легко.
Без напряга. Что и пытаюсь им навязать психоаналитически и внушить телепатией, строя рожи, делая круглые глаза и дергая револьвер в нервическом беспорядке от одного к другому. В любом случае, первым быть никому не хочется.
Картина битвы мне ясна!
Вот он, первый.
Парень на исходной: в руке обоюдоострый нож, рука безразлично опущена вдоль бедра, а морда отсутствующая, как у случайного прохожего. Другой, чуть в стороне, громко звякнул цепью… Раскладка для жесткой шпаны моей отлетевшей юности. Проходили в девятом классе.
В запасе у меня шаг. Я подобран, слегка ссутулен, но если расправиться, доставал паренька как раз в шаг назад. Топчусь, как перепуганный конь, рычу на троих страшным командным голосом, пугая вороненым стволом:
– Стоять!
Громила слева начал движение. Одновременно рукой и ногой. Охнуть он не успел, – стилет вошел легко и плавно. Парень опустился в теплую пыль, даже не сумев понять, что умер. Я уже стою лицом к троим оставшимся. Весь «процесс» занял двадцать сотых секунды. Отработано!
Нападающие, похоже, не совсем поняли, что произошло. Упавший парень одет в синюю водолазку, на его груди ни крови, ни заметного отверстия. Тот, с цепью, уже летит на меня, как булыжник из катапульты. Делаю шаг ему навстречу, прижимаю к себе, словно интимного друга, втыкаю ствол нагана в живот и нажимаю спуск.
Выстрел похож на сильный выхлоп, и только. Пуля пробила ему печень.
На меня, кажется, рухнуло небо. Вместе со всем содержимым. Пытаюсь приподняться на четвереньки, удар ботинка в низ живота опрокидывает. Ребятишки «поласкают» меня ногами в свое удовольствие – месть за страх, что перенесли.
Бьют очень больно, но неточно, раз я все еще ясно соображаю.
Револьвер и «узи» они подобрали, а вот стилет – в рукаве. Правда, чтобы вытащить его, нужно как минимум тряхнуть рукой. А я не уверен, что она цела, – болит, кажется, все.
– Хорош, Серый. Труп нам не нужен. Старик спросит. Да и линять пора отсюда.
– Куда ребят?
– Давай на заднее. Сука, как он их завалил!
– Считай, нам повезло. Этот парнишечка Хасана кончил.
– Не нравится мне все это. Нужно бы его просто пристрелить.
– Но Старик, ты же сам сказал…
– А насрать на Старика. Из-за него нас всех накроют, как скунсов вонючих.
Легавый это, я чую… А Старику скажем – спецназ замочил парнишечку.
А-а-х! – Удар пришелся в лицо, вес куда-то поплыло… Обидно – вляпаться в такое дерьмо и так глупо… Были бы чуть поумнее, можно бы зубы им позаговаривать… Пока язык ворочается…
