— Нет. Ты остаешься.
Две машины — бронированный, сделанный по спецзаказу «мерседес» и большой «форд» — фургон выехали из ворот особняка. Ахмед сидел в первом. Низами проводил их взглядом. Ровно через четыре минуты с лесного проселка на шоссе вырулит еще одна машина и пристроится за этими двумя, выдерживая расстояние в полтора километра. Это как раз то, что нужно.
Низами подумал о двух девчонках, что спали сейчас обнявшись в широкой постели. Однажды, во время вечеринки, хвастаясь, Ахмед приказал им раздеться перед гостями донага и развлекался, наблюдая, как приглашенные поедают девочек глазами. Те же не замечали никого, кроме Ахмеда. И его, Низами, тоже. Ахмед был счастлив…
Низами закрыл глаза, кадык дернулся — он сглотнул судорожно. Терпение.
Теперь — только дождаться вечера. Вот мальчишка ему не нравится. От него придется избавиться.
Низами перевел дыхание. Ничего. Пусть спят. Пока.
Две машины — с Ахмедом и его людьми — несутся по шоссе на огромной скорости. На расстоянии километра в полтора за ними движется еще одна машина, не приближаясь, но и не отставая. Это «БМВ».
У обочины шоссе двое худеньких вьетнамцев, похожих на подростков, копошатся в моторе потрепанного «москвича». Движения их неторопливы, раздумчивы.
Проезжающий мимо решил бы, что они вовсе не спешат отремонтировать машину: их занимает сам процесс. И подумал бы по привычке: да и куда им спешить, все эти узкоглазые — лоботрясы и лодыри… И вообще, Восток — дело тонкое…
Но видит их только круглолицый мужичок в брезентовых штанах, телогрейке, шапке-ушанке. Он стоит в перелеске, на взгорке, рядом с видавшим виды «уазиком» и наблюдает за «ремонтниками» в окуляры большого полевого бинокля. Со спины его можно принять и за председателя колхоза на пенсионе, и за лесника… Но вот он опускает бинокль, — очки в металлической оправе, кажется, вросли в плоское лицо, а тяжелая невозмутимость укрупненных линзами глаз делает его похожим на большого партийного бонзу. Судя по одежке — впавшего в немилость во время «культурной революции», да так и не прощенного. Или — бежавшего в подмосковные леса.
Две машины появляются на шоссе — дорога там, внизу, и видно их километра за три. Вьетнамцы-работяги несуетливо подходят к багажнику, открывают его, споро набрасывают на плечи длинные, ниже колен, бронежилет ты, каждый вешает на плечо по два гранатомета, берет на перевес пулемет Калашникова — и разбегаются. Один замер за машиной, приладил гранатомет к плечу: когда «мерседес» покажется из-под горы, до него будет метров двадцать. То, что нужно.
Второй пробежал вперед метров сорок и затаился в неглубоком кювете.
«Мерседес» выкатывает на огромной скорости. На переднем сиденье, рядом с шофером, человек в пятнистой куртке цвета хаки.
Пом! — ухает гранатомет, словно из бутылки выдернули пробку в пустой комнате, доля секунды — и взрыв, — машина превратилась в сплошной летящий факел.
Едущий следом большой фургон стопорнулся, из распахнутой двери выпадают боевики…
Пом! Машина взрывается и рассыпается в воздухе на части. Выскочить успели трое или четверо. Они приникли к земле на миг, но почти сразу открыли огонь — наугад. Один из вьетнамцев, тот, что в кювете, ввязывается в перестрелку, другой рывком перебегает через дорогу — боевики не видят его за пламенем, — спокойно и хладнокровно приближается и нажимает спусковой крючок. Пулемет работал, пока не опустел магазин. Боевики тоже в бронежилетах, но Нгуен стрелял до тех пор, пока не только их головы, но и ноги не превратились в сплошное месиво. На лице его улыбка.
Из кювета поднимается и шагает к нему Джу. Он тоже улыбается. Они хорошо выполнили поручение Толстого Ли. Даже очень хорошо. Их ждет награда.
«БМВ» появляется неожиданно, резко тормозит и становится боком. Из окна торчит ствол пулемета. Тяжелые пули сбрасывают Нгуена с шоссе в кювет. Джу успел лишь повернуться и развернуть ствол. Пуля попала в лицо… еще… голова маленького Джу разлетелась на части.
Пулемет умолкает. Дверца машины открывается, оттуда неторопливо вылезает массивный верзила с укороченным «акаэмом» в руке. Рядом с громадной тушей автомат выглядит, как пистолет.
— Ну что, все? — кричит кто-то из машины.
— Вроде да… Надо на первого китаеза глянуть. Мало ли…
— Да он не красивее этого… Я в него пять пуль вогнал, как в копеечку.
— Не помешает… Для порядку.
— Ну если только для порядку…
Тонкий нож со свистом рассекает воздух и врезается верзиле в горло. Длинный клинок пробил шею насквозь, кровь пузырится розовой пеной… Бандит хрипит, медленно оседает на колени и падает лицом в асфальт.
— Коля, чего это ты… — начал было его дружок из машины…
Пом! — Нгуен нажал спуск второго гранатомета. Снаряд раскол машину надвое и взорвался огненным клубом. Нгуен обессиленно ткнулся лицом в щебенку.
С трудом стягивает бронежилет, рубашку — тело в кровоподтеках. Рука перебита у плеча, правая нога — выше колена. Полуползком он движется вниз с дороги и еще метров пятьдесят — до ближнего перелеска. Там, укрытые лапником, два мотоцикла. Там — жизнь.
За маленьким человечком тянется длинный кровавый след. На лице его — гримаса невыносимой боли, так похожая на недавнюю улыбку.
Нгуен добрался до мотоцикла, сбросил лапник, кое-как здоровой рукой запустил стартер. Затем на сиденье, приник к рулю. Глаза его белы от боли, гримаса застыла судорожно, превратившись в страшный, звериный оскал.
Это лицо видит Толстый Ли сквозь прорезь оптического прицела. Медленно опускает ствол ниже. Нажимает курок.
Бензобак взрывается, охваченное пламенем тело падает навзничь, дергается в судороге и замирает.
«Самое постыдное для восточного человека — потерять лицо», — размышляет Толстый Ли, укладывая винтовку в футляр. Укоризненно качает головой. Ну да вьетнамцы — это почти варвары…
Уж он-то знает.
Окидывает взглядом шоссе: горящие остовы машин, трупы… Толстый Ли вздыхает.
Огонь. Всюду — огонь.
Низами сидит в кресле, прихлебывает из пиалы чай. Время течет медленно, очень медленно. Но он умеет ждать.
* * *
«Боинг-747». Салон первого класса. Здесь немноголюдно — всего двенадцать человек. Самолет делает небольшой крен вправо, на лице полного пожилого джентльмена — страдальческое выражение. Лицо сереет, губы болезненно кривятся.
* * *
Нажимает кнопку вызова стюардессы. Та появляется незамедлительно.
— Вам нехорошо, сэр?
— А вам — хорошо?
Стюардесса, с сочувственной улыбкой:
— Я принесу вам аспирин.
— Нет. Не нужно. Вы давно летаете?
— Уже четыре года. Мне нравится, — пожимает девушка плечами. Обаятельная улыбка… Ей очень идет, и она это знает.
