Панкратов почувствовал, как лоб обильно оросила холодная испарина. «Дронов», – одними губами прошептал он. Он только хотел произнести фамилию вслух, но услышал, как Филин выдохнул хрипло:
– Человек Дождя. Играющий Джокер.
– Что? – переспросил Панкратов, поворачивая голову к Филину. Глаза у того, казалось, запали так глубоко, словно их не стало вовсе. Втянувшиеся щеки, заострившийся нос – все это сделало Филина похожим на… – Вам плохо?
– «Черный человек на кровать мне садится, черный человек спать не дает мне всю ночь»
[21]
, – тихо, будто в бреду, прошептал Филин. – Стоит мне только закрыть глаза, как перед взором – пламя… Но огонь не согревающий, нет… Такое пламя готово сожрать.
.
Панкратов вынул из бара-холодильника бутылку ледяной минералки, плеснул в хрустальный стакан, подал Филину:
– Выпейте.
Тот отхлебнул глоток, произнес:
– Он должен быть убит.
– Да, босс.
– Сколько у тебя людей?
– На заводе – тридцать четыре. Еще двадцать – в аэропорту и по дороге.
– Всех сюда. Всех!
– Есть.
– Ты расставил «сеточку»? Мы можем его обнаружить немедленно?
– Расставил. Только без пользы: господин Васильев предпринял усиление мер безопасности объекта. У него базовый генератор новейшей модификации, наши погремушки против его – пустышки.
– Почему ты не сказал этого раньше? В таком случае он может контролировать нашу связь. Переговоры, компьютер.
– Нет. Система просигнализировала бы о контроле. Да и побоится: в ФАПСИ сменилось начальство, а свои погоны на плечах дороже чужого кресла. Против нашего папируса он попер бы только по письменному приказу. А отдать такой приказ, не рискуя потерять погоны, папаху и кресло, никто не решится.
– Складно излагаешь. Почему Васильев опустил «завесу»?
– Не в связи с нашими играми: бомбардировка Ирака. Предписание. А предписание Васильев не нарушит.
– Школа Лаврентия.
– Она самая. Васильев начинал в Ленинградском училище МГБ. В пятидесятом году.
– Значит, только визуальный контроль.
– Да.
– Мы можем осветить территорию?
– Нет необходимости. Проще заблокировать ее с помощью снайперов.
– Делай.
– Есть. Вот только одно… – Панкратов замялся. – Если Дронов забьется в какую-нибудь дыру, в щель, никаких гарантий, что мы разыщем его до прилета гостей. Территория велика.
– Собаки. Пусти собак.
Панкратов пожал плечами:
– Он опытный человек.
– Кого он, по-твоему, представляет?
– Конкурентов. Или – они продолжают играть его втемную.
– Цель? Сорвать сделку?
– Да.
– Значит, это он запустил «дурочку» среди журналистов и политфункционеров. Умно.
– Привлечь внимание к заводу… – Лоб Панкратова усыпали бисеринки пота. – Он готовит акцию!
– Какую?
– Любую громкую!
– Сам? Один?
– Если бы он работал от любой из контор, все не было бы так топорно. И у ФСБ, и у ФАПСИ, и у ГРУ – масса возможностей напакостить нам массированно и заранее. Всем, включая нашего олигарха.
– Согласен. Значит, дурак-одиночка. Джокер. Человек Дождя. – Филин застыл, размышляя. – Акцию, говоришь? Взрыв? Поджог?
– Скорее всего.
– У него могут быть плаксид, тетрил, что-то в этом роде?
– Если бегает один – вряд ли.
– А если не один?..
Панкратов молчал, напряженно глядя в ведомую ему точку на столе.
– Зачем ему это надо? – медленно выговорил Филин.
Панкратов пожал плечами:
– Неизвестно. Хотя… Возможно… Возможно, он решил, что решение о ликвидации Крузенштерна принимали мы. Вы и я.
– Дронов нас знать не может!
– Ему погли помочь «информацией».
– Та-а-ак.
– В таком случае его цель – срыв сделки. Скорее всего Крузенштерна убрали именно потому, что он хотел ей помешать. Кто-то готовил ее не менее тщательно, чем вы.
– Кто? СИНТА-банк? Сам «Континенталь»? Шекало?
– Выяснить это достоверно не удалось.
– Хм… Билли Кейтс вполне разумный человек, чтобы не складывать все яйца в одну корзину. Но в данном случае – яичко одно. И не простое, а золотое! Разобьешь, другого не будет! Ряба – не птицефабрика, производит исключительно штучный товар! Даже если это действительно конкуренты, они не могут не понимать: любая громкая акция похоронит саму возможность сделки! Или – не похоронит? Отложит во времени? Ладно, Ильич, к дьяволу рассуждения, напряги чутье! Что выходит?
– Одиночка.
– Да. Служебный пес империи. – Филин оскалился. – Он продолжает функционировать один в заданном режиме, даже когда империя исчезла!
– «Исчезла»?
– Не играйся словами! Мы же не можем поменяться с ним местами! Для нас – и для тебя, и для меня – есть теперь только один способ выжить! Ты понимаешь это?
– Однозначно.
– Вот и славно. Было бы скверно, если бы ты страдал скрытым комплексом самоубийцы.
– У Дронова его тоже нет. Он пришел убить нас.
Филин сцепил зубы. Произнес:
– Снайперов. Автоматчиков. Всех. Убей его!
– Есть.
– Сделать это нужно быстро и тихо. Пусть валят любых подозрительных. От орлов Серебрякова как-нибудь отбояримся.
– Я понял.
Панкратов опустился в кресло, надел наушники, настроил аппаратуру, приготовившись отдавать команды.
– Такие дела, Ильич, – продолжил Филин, подавив тяжелый вздох. – Предчувствия меня редко подводили. Вернее, не подводили никогда. – Он помолчал, снова разлепил губы, произнес: – В этой ночи останется кто-то один… Навсегда. Или – Человек Дождя, или я. Третьего не дано.
Глава 68
«Забирай свое и беги-беги-беги, уноси свои ноги-ноги-ноги…» Бодрая песенка. Так сказать, в духе времени и момента. Я запрыгнул в джип, рывком захлопнул дверцу и рванул вперед, к темнеющей впереди громаде корпуса цеха номер семь, больше похожего на ангар. Сзади, почти вплотную к нему, примыкает внутренняя железнодорожная ветка; ага, очень удобно и бензина несколько цистерн пригнать, и расфасовать по бочкам, и толкануть втихарика, минуя всех городских «пап», «мам» и прочих отцов-основателей, да и спиртягу перекачать в те же бочки и отправить по местам розлива, невзирая на борьбу с позорным явлением полуподпольного производства ханки и потребления ее же. Не-е-ет, население у нас предприимчивое и кормится само, как олени в чукотской тундре. Но не все.
