Вот этих «не всех» я и хочу сильно огорчить. Сдается мне, гореть этому цеху-ангару синим пламенем. Или – алым. Это – как повезет. Тем более нужно потарапливаться: запущенная мною «дурочка» ослиными ушами прохлопает недолго, и вся вымуштрованная Ильичом братва ринется испить моей крови.
Мое явление на джипе модного темно-синего колера произвело на работников цеха-ангара приятное впечатление. Тормознул у дверей с шиком и визгом, вывалился как черт из табакерки, гаркнул двум находящимся при перекуре парням:
– Сворачивай лавочку! Живо!
– А ты чё тут командуешь? – нарисовался в проеме мордатый бригадир.
– Мандат имею! – Одним движением я выхватил из-за пояса «беретту», столь же страшную, сколь и ав-торитетную. И громыхнул в воздух. Навел ствол на мордатого: – Первый, как водится, предупредительный. Вторым – урою, урод!
– Ты чё, отмороженный? Бензин тут!
– А я про что? Уводи бригаду к едрене фене! Аллюром!
Демонстрируя полное отсутствие своей дружбы с головой, я обернулся к джипу, схватил с сиденья «узи» и надавил на спусковой крючок, веером взметнув рыхловатый снег перед безопасным местом для курения. Дошло. Мужики ломанулись прочь, как кони из вспыхнувшего сарая. Восемь человек. Покинутый цех си-ротливо таращился на меня створами приотворенных дверей.
Ага. Две пары фар, прорезая лучами небо, двигались от проходной в сторону брошенного «зилка». А это значит, Кадет доложился и поимел «вказивку». Я даже догадываюсь какую. А потому поднимаю пистолет и одним выстрелом гашу фонарь в колпаке перед входом: быть мишенью на полигоне никому не хочется. Тем более темнота – друг молодежи.
Сунул нос в цех-ангар: мама дорогая! Мечта террориста! Бочки заполняют почти половину помещения; полные угадываются сразу. Из цистерны бензин подается по гибкому шлангу, уложенному на штангу. Если этот крантик открыть да шарахнуть из автомата… Что будет? Правильно. Я окажусь первой безвременной жертвой безымянного террора. Возможно, что и единственной. Я хочу победить. Но увидеть победу можно только живым.
Что еще? Близость кислородно-конверторного? Цех неживой, закупорен наглухо; даже если какие-то запасы кислорода и остались, то не сдетонируют. Эх, сейчас бы шматочек пластика размером с промокашку, и был бы я – кум королю, а так… Самодеятельность, она и в Африке любительщина!
Пока голова паникует, руки делают. Споро раскрываю киллерский чемоданчик, собираю ВСС; части оружия соединяются с легким характерным звуком, который приводит мою мятущуюся душу в состояние полного спокойствия. Забайкальский военный округ к войне готов. Ночной прицел с блоком питания не без труда пристраиваю в карман, устанавливаю оптику, присоединяю магазин.
Джипы приближаются. До них метров четыреста. Далековато. Ну что ж, подождем минут пять, и начнем учить парней жизни. Как говаривал великий Салтыков-Щедрин, когда толпа коснеет в ожесточении, тогда надлежит палить! Беглым огнем. Хотя эта наука впрок парням уже не пойдет. Война – хорошая школа, но для многих бесполезная: покойникам приобретенные при жизни навыки ни к чему. Я уже вскинул винтовку к плечу, как… Дальнейшее движение тело произвело словно без моего участия: я крутнулся на месте, в падении навел ствол на бесформенное пятно на крыше кислородно-конверторного и нажал на спуск. Лучик лазерного целеуказателя описал сложный эллипс в черном небе и погас; винтовка вывалилась из рук затаившегося снайпера, ударилась о землю; сам он лежал комом, не подавая признаков жизни, но с перепугу я вогнал в него еще пулю.
Именно малиновый луч целеуказателя, приближающийся к голове, отметило боковое зрение, а дальше тело среагировало «на автомате», безо всякой команды мозга. И тем спасло его. Ибо девятимиллиметровая усиленная пуля ВСС превращает сей высокоразумный орган в жидко-жирное месиво без проблесков мысли.
Я покатился, обняв винтовку, под горку; пуля еще одного снайпера противно чавкнула в то место, где я был только что. Я замер, рывком вскочил на ноги и метнулся, как заяц по бездорожью, хребтом ощущая, как новый горячий кусок металла взрыхлил снег в том месте, куда я должен был перекатиться, если бы действовал со свойственной умным логикой. Но я несся, гонимый диким животным страхом, чувствуя себя загнанным, запертым зверем. Самое противное было в том, что в мозгу до ясной отчетливости, как табло в самолете, вспыхнуло понимание: меня не оттесняют от места возможной диверсии – бьют на поражение и уничтожение. Мертвый запаникует.
Под ноги попался какой-то кусок металла, вроде бруска или шпалы, я с маху налетел на него и кулем нырнул под невидимый откос, пребольно ударив ногу… Падение меня спасло: еще несколько пуль с протяжным заунывным звоном хлобыстнули по металлу… А я скользил вниз с неведомого наста по наезженной скользанке: школьники тут, что ли, резвились? И с замиранием сердца ждал, когда очередная пуля-пчела ужалит наконец точно и душа из пяток устремится туда, где ее и не ждали! В Эдем!
Я замер, чувствуя под щекой какой-то шершавый комок; приподнял голову, посмотрел наверх: ну да, около шести лазерных лучиков скользили метрах в трех над головой, пытаясь нащупать цель, а я, по прихоти фортуны, оказался вдруг не только вне сектора обстрела, но и вне зоны видимости скрытых снайперов. Испарина покрыла все тело, словно липкая теплая простыня; я ошалело оглядывался вокруг… Попытался отдышаться… Какого бы труса я ни спраздновал, а все же паническое бегство куда лучше героической смерти! Паутина над головой стала гуще: загнали, как муху, а сидеть тут до второго пришествия и морковкина заговенья никак нельзя! Только полная тьма да моя удача помешали кому-то из снайперов попасть. Удача – качество ценное, но не длится вечно, особенно если идет хорошая такая обложная охота. Ну да, джипы: уже слышно близкое урчание моторов; сейчас братишки спешатся и уделают меня из автоматов, как Рембо – ленивую ящерицу! Жрать, правда, не станут, но все равно погано!
Надо рвать. Я сделал несколько вдохов, пытаясь набраться храбрости, но храбрость не приходила. Одно дело драться, воевать, участвовать в разборке, совсем другое – стать загнанной дичью. Стоп! А почему ребята включили целеуказатели? Они же меня не видят и не могут видеть! Умницы. Профессионалы, приученные играть в команде, ходить им конем. Эта «лазерная вилка» есть не что иное, как психическая атака! Ребята так меня выкуривают. Они отметили, как я безумно несся через поле; теперь, видя приближающийся свет фар, я, по всем прикидкам, должен рвануть прочь, в спасительую тьму! И – попасть на мушку к автоматчикам из джипов. Не до-жде-тесь!
Я пополз ужом, но не вперед, а назад, вверх. Уже слышалось хлопанье дверец, выкрики загонщиков. Лазерные лучики ушли вверх: снайперы боялись перестрелять своих. Я затаился за ближней кромкой. Эх, сейчас бы полновесный родной «калашников», лучше – пулемет, и я устроил бы вновь прибывшим маленькую трагедию, без оркестра, но с предсмертным восторгом! Израильская машинка на открытых расейских просторах – не боец! Хотя… За неимением гербовой! Стреляет часто, дырки делает… Привередничать, когда уже слышно, как рифленые подошвы преследователей с хрустом подминают ледяное крошево?.. Вот только глушак следует отвернуть: гробовая тишина мне ни к чему, а пуля, выпущенная из коротенького ствола да еще и «придержанная» трубой глушителя, завязнет в кевларе бронежилета, как в меду. И убить не убьет, и напугает не шибко. Лихорадочно перебирая руками, я освободил ствол, во-ткнул новый магазин, замер. В левой – «узи», в правой – «беретта». Пижонство, конечно, но я даже подержал оружие на вытянутых руках, выверяя балансировку.
