Словили его быстро. И пошел бы Крот на семерик по авторитетной статье «разбой», да довесок из сто семна-дцатой
[10]
подкосил всю будущую карьеру: с его здоровьем и энергией он на любой из зон выбился бы «в люди», если бы не проклятый «прицепчик»… Вот и приходится теперь упираться рогом, вместо того чтобы быть в заслуженном авторитете! Ничего… Сейчас он расслабится, а потом решит с Шерифом.
Дверь приоткрылась, Кадет втолкнул девчонку в комнату и исчез. Он знал причуды Крота.
Девчушка стояла потерянно, сжавшись в комочек. После света коридора приглушенный свет в комнате казался ей мраком; она слышала, как парни жестоко насиловали незадачливых товарок, и ожидала, похоже, чего-то худшего: зачем тогда ее не вывели вместе со всеми, а оставили, что называется, на закуску?
– Выйди в центр комнаты, – тихо, хриплым шепотом, приказал Кротов. Он знал – она услышит. Не может не услышать.
Девушка вздрогнула, заметила в кресле обнаженного мужчину, прошла в комнату и застыла на ковре, прямо в центре затейливого узора.
Она была в коротком летнем платьице, сверху – черный пиджак, на ногах – гольфы.
– Сними трусы, – велел мужчина.
Девушка и не думала кричать или противиться: сейчас она была похожа на кролика перед удавом. Автоматически запустила руки под платье и стянула белые трусики до колен.
Кротов удовлетворенно облизал губы. Эти его бойцы – тупы, как инфузории. Они не умеют получать удовольствие от секса – только трахать. А настоящее удовольствие состоит в том, чтобы превратить ее стыдливость, ее страх, ее трепет в возбуждение, в желание, ярче которого нет…
Он поднял с пола загодя приготовленный стек: кожаный, гибкий, с мягкой, конского волоса, кисточкой на конце и тяжелой круглой рукоятью. Приказал:
– Сними совсем и подними подол.
Кротов встал с кресла; полотенце, прикрывавшее ему низ живота, упало; он шел к девушке, голый, громадный, поигрывая стеком. Она тем временем вышагнула из трусиков, разогнулась и – замерла в испуге и удивлении: до этого она видела лишь его силуэт и не подозревала, что мужчина совершенно голый. И сейчас не отводила взгляда от его набухшего естества.
Он подошел к ней, махнул стеком: тот со свистом рассек воздух.
– Подними подол, я сказал!
Девушка задрала края платьица.
– Умничка… Умничка… – Кротов стал обходить ее, любуясь фигуркой, легонько шлепая стеком по ягодицам, бедрам, животу… – Снимай все, кроме туфель.
Девушка раздевалась, а Кротов ходил вокруг, наблюдая и играя стеком. Снимая платье через голову, она запуталась, застыла так, он прикоснулся мягкой кисточкой к ее груди и водил кругами, пока соски не набухли и не затвердели…
Наконец она справилась с платьем, замерла перед ним нагая, глядя в пол. Он подвел стек ей под подбородок, приподнял голову, стремясь заглянуть в глаза, но она избегала его взгляда.
– Ты ведь шлюшка? Этого, Хорька?
– Я… Нет… Нет… – прошептала она, едва разлепляя спекшиеся губы.
– Шлюшка… Все вы шлюшки…
Неожиданно он махнул стеком; переплетенная кожа врезалась в тело, девушка вскрикнула.
– Наклонись!
– Пожалуйста… Я… – зашептала она быстро.
– Наклониться! Руками к стене! Ноги расставить!
Он с маху хлестнул ее раз, другой… Она напряглась, ожидая следующего удара, но вместо этого почувствовала, как мягкая кисточка щекочет ей губы и промежность…
Кротов застыл, наблюдая, как ее губы раскрываются, будто бутон цветка… Тихонечко водил кистью… Еще…
Удар был резок, девушка вскрикнула, «цветок» за-крылся разом, но как только кисточка вновь прикоснулась к коже девушки, «бутон» расцвел, распахнулся вновь, сделавшись влажным…
Кротов подошел к ней вплотную, чтобы она почувствовала его горячее тепло, перехватил стек, хлестнул по спине и через мгновение вошел в нее… Девушка вскрикнула от боли и – застонала от наслаждения…
– А он, оказывается, баловник-затейник, этот Кротов, – произнес Степан Ильич Панкратов, снимая наушники. – А с виду – примитив, тесак тесаком.
Прикурил сигарету, посмотрел на стоящего у стола Кадета, спросил:
– С братвой сам совладаешь?
– Обязательно.
Панкратов потер переносье, словно что-то в последний раз прикидывая и взвешивая. Произнес едва слышно, словно про себя:
– Вышел ежик из тумана, вынул ножик из кар-мана…
– Не расслышал, Степан Ильич? – вежливо переспросил Кадет.
– А чего тут уши зря напрягать? Кончай этого.
Девушка кричала от нестерпимой боли, а Кротов сжимал ее талию, будто тисками… Мышцы его могучего тела напряглись все разом, он запрокинул голову и вот – словно взорвалось все, весь мир, а из горла мужчины вырвался хриплый рык…
Удар стилета был точен. Трехгранный каленый клинок вошел легко, словно в масло. Конвульсии оргазма и предсмертной судороги слились воедино; Кадет выдернул клинок, бесшумно отошел чуть в сторону, произнес едва слышно:
– «И кровь нейдет из треугольной ранки…»
[11]
Могучее тело рухнуло навзничь, на спину. Глаза остекленело и безразлично уставились в потолок, а губы все еще продолжала кривить гримаса небывалого наслаждения и небывалой боли.
Девушка обессиленно уткнулась в стенку, сползла по ней. Заметила ноги в ботинках, обернулась, увидела стоящего над телом Кадета. Она подобралась, неловко прикрываясь руками, переводя полубезумный взгляд с Кадета на лежащего недвижно Кротова.
– Что с ним? – с ужасом спросила она.
– Сердце, – безразлично пожал плечами Кадет. – Французы называют это «сладкая смерть».
Глава 27
Кадет появился через час.
– С Кротовым произошел несчастный случай, – бесстрастно доложил он.
– Да? – чуть приподнял брови Панкратов.
– Инфаркт. Во время оргазма.
– Что братва?
– Не загоревала. Общий настрой: «настоящий мужик». Требуют отпеть по понятиям.
– Отпоем, раз требуют. Тебя признали?
– На словах – да. А дело покажет.
– Что сейчас?
– Отдыхают. С ними Эдичка. При нем не забалуешься.
– Кто-то из пехоты решил стать командармом?
– Хлыст хочет. Но хотеть и мочь – две большие разницы.
– Не философствуй. Дело говори.
– Братва его не признает.
– Почему?
