– Поехали, что ли?
– Да? Куда поехали, ключи у тебя, забыл? – всхлипнула она.
Аккуратно, как хрустальный сосуд с розовым маслом, подал ей связочку на пальчике:
– Прошу, мэм.
Мотор заурчал ровно и размеренно, машина тронулась с места и вскоре пост исчез за поворотом.
Думаю, я все просчитал правильно. У служивых два выхода: или стопорнуть кое-как любую машину на шоссе и броситься безоружными в погоню за нашей милой «бээмвэшкой» безо всякой надежды догнать, зато проявив героизьм и распорядительность. Или – плюнуть на эти самые обязанности и взяться, благословясь, за поиски деталей и узлов оружия: искать не переискать! Ибо за утерю этих самых узлов и агрегатов начальство может вломить всем четверым вместе и порознь по самое «не балуй»!
А еще и скаты менять! Одна запаска, как водится, ночует у них в багажничке, а вторую придется шакалить у проезжающих шоферюг. Так что дел у служивых немерено, а справиться нужно засветло. Сдается мне, постовые займутся синицей в руках, потому как ловить журавля в небе, особенно такого беспокойного, как я, – дело и хлопотное, и чинами неприбыльное. Ну и рубь им в помощь!
Правда, им предстоит решительно договориться не закладывать друг друга. Штука для служивых архисложная, но, если поднапрячься, выполнимая. Да и «кость» для моральной отмазки перед совестью я им кинул жирную, есть над чем задуматься умным головам: «А может, он и вправду кубинас партизанос? Бурбудас мучос и тайнос агентос?» То-то.
Глава 40
Минут десять мы мчались в полном молчании, которое принято называть напряженным. Барышня Ольга давила педаль газа с таким остервенением, будто через минуту-другую собиралась взлететь и с ревом скрыться в стратосфере. А я курил, чуть щурясь, но не от табачного дыма, а от не на шутку разыгравшейся боли в пропоротой ноге: указания доктора Каткова я перестал выполнять раньше, чем следовало. На душе было паскудно, а в голове тем не менее вертелась бодрая башлачовская строчка: «Бодун крепчал, пора принять таблетку. В ушах пищал секретный позывной…»
Неожиданно машина вильнула к обочине и замерла. Какое-то время Ольга сидела отрешенно, с застывшим лицом мученицы: прямо Орлеанская девственница перед святейшим собранием инквизиторов. Потом произнесла:
– Вылезай!
На ее предложение я не отреагировал. Объясняться было бесполезно. Вернее – рано. Когда набухший вулкан готов рвануть, нет смысла любоваться странным курением дымка над вершиной: нужно прикинуться ветошью, дать магме, сжигающий все на пути, низвергнуться огненною лавой, и только потом начинать изучать явление.
– Ты… Ты… Вылезай, отморозок хренов, выметайся к едрене матери, пропади, сгинь, растворись!
Ещу секунда, и она бросится на меня с кулаками. Или – сбежит сама. Ну да. Побуравив мою равнодушно-покойную физиономию взглядом, от которого, по идее, и ртуть должна закипать, барышня перешла ко второму варианту.
– Тогда – я сама уйду! – Ольга порывисто распахнула дверцу и на парах мотанулась к близко подступавшему к дороге леску.
Я закурил очередную сигарету и продолжал изучать приборную доску, размышляя: а нет ли канавки перед леском? В которую дама может угодить по самые уши, измазаться, вымокнуть… И предстать перед лицом неприглядного настоящего – мокро, грязно, зябко… То есть вполне достаточно для того, чтобы перестать переживать уже случившееся прошедшее и обратить свой взор в конкретное будущее.
Деревья стояли на небольшом взгорке. Ольга легонько, аки горлица, взметнулась по нему. Болотца, к сожалению, не нашлось, и я уже готовился последовать за дамой: ее боевого порыва хватило бы метров на пятьсот борьбы с буреломами, но… На мою удачу, ножка у барышни оскользнулась и она с маху налетела на неловко торчащий из земли обглоданный сучок, острый и грязный, расцарапавший ее так заботливо намарафеченное лицо подобно кошачьему когтю.
С полминуты она сидела на земле неподвижно, ощупывая грязную царапину, и тут – заплакала, зарыдала, заметалась, всхлипывая и причитая…
– Гад… Сволочь… Козел… Мерзавец… Подонок… – это был лишь малый перечень эпитетов, какими Ольга сыпала сквозь рыдания, и больше всего походила теперь на маленького ребенка, обиженного ударом о край стола и потому желающего поколотить этот стол палкой. Но взрослость, то есть понимание, что ни обидчик сучок, ни обидчик мужчина вовсе не обеспокоятся от такой трепки, брала свое: рыдания прекратились, слез стало меньше, всхлипы сделались все неустойчивее, передыхи между ними продолжительнее… Пора.
Неспешно покинул салон, не забыв вынуть ключи из зажигания, поднялся в лесок, протянул руку, чтобы помочь барышне подняться.
Ольга всхлипнула напоследок, посмотрела на меня снизу:
– Похоже, это твой стиль.
– Угу. Я – стильный мужчина. Супермен. Секс-символ.
– Ну да. Сначала извалять даму в дерьме, потом – протянуть руку, чтобы помочь выйти из троллейбуса. Джентльмен.
– Не без этого.
К дороге мы спускались как счастливая пара, имевшая среди часов любви несколько мгновений размолвки.
– Я сильно разодралась?
Я промычал нечто нечленораздельное, но Ольга и не ждала от меня никаких ответов – устремилась к зеркальцу и придирчиво рассмотрела ранение. Ее жиз-нерадостности и оптимизму позавидовала бы любая женщина:
– Пустяк. Ничего не останется. В детстве я так царапалась по десять раз на день. Только нужно промыть.
Она ловко искупала белоснежный носовой платок в хорошем шотландском виски, замерла, решилась, и одним движением, зажмурившись, провела по царапине. Заголосила тоненько:
– А-а-а-а-а…
Я не вмешивался. Чтобы не стать виноватым в чем-нибудь еще.
– Ну что стал? Подул бы, что ли! Щиплет!
Вот теперь мы точно стали похожи на счастливую семейную пару, идиллия просто: голубка, побитая, поцарапанная, но не побежденная, позволяет своему голубку промыть рану чистым шотландским виски хорошей выдержки – четырехмесячная учительская зарплата, между прочим, в одном флаконе! И – дуть, дуть, дуть, вспоминая времена давние, когда такой вот примитивный, но действенный трюк применила при лишении меня девственности соученица-старшеклассница, взявшаяся натаскивать меня, двоечника, по иноземному языку: «Ой, соринка в глаз попала, посмотри!» – расчетливо при этом став напротив оконца, чтобы свет пронизывал легкое платьице насквозь; ресницы прикрыты, губы полуоткрыты, один локон чуть сбился, дыхание чуть неровно… Лицо, ждущее поцелуев, тело трепетное, готовое к самым нескромным ласкам…
Тогда я не устоял. Теперь – дую с постоянством и спокойствием хорошего импортного кондиционера. Но настойчиво. М-да. «Где вы, годы молодые, где вы, сини васильки…»
После оздоровительной процедуры Ольга приняла, уже для душевного равновесия, означенного напитка прямо из горлышка, выдохнула, уселась в машину на сиденье пассажира:
